Вокруг костра плясали обнаженные нимфы. Сатиры стучали копытами и хлопали мохнатыми руками. В центре этого разгульного сборища восседал на камне полупьяный Дионис. Рядом с ним, на том же камне, расположился сатир с бритой рожей. Именно он и играл на свирели. Слева и справа от них, опустив свои лошадиные зады на землю, сидели два кентавра. В руках они держали кожаные фляги с вином и занимались тем, что периодически прикладывались к ним, не забывая при этом подливать в кружку Дионису. Сатир с бритой рожей, делая частые перерывы в игре, тоже хлебал неслабо, и, чем дольше он соседствовал с кентаврами, тем быстрее играла свирель. Прерываясь на несколько секунд для того чтобы сделать хороший глоток, бритый сатир все больше и больше ускорял темп музыки. Наконец, нимфы не выдержали и убежали. Сатиры подошли к кентаврам и принялись прикладываться к флягам по очереди. Бритый, отдохнув минуту, взял свирель в губы и затянул тихую прекрасную мелодию.
Аэк, озябший в ночном осеннем лесу, вдруг понял, что именно этой мелодии он ждал всю свою жизнь. Под звуки свирели хотелось подойти к спящей Ие и, не тревожа ее сон, просто лечь с ней рядом. Хотелось прижаться к ней и, мягко целуя ее в шею, шептать про то, что все невзгоды уже позади и впереди их ждут только светлые и теплые дни.
Он вспомнил, что сатира, который играл на свирели, звали Паном. Молва причисляла его к сыновьям Диониса. Но Прометей говорил, что это неправда, и Аэк верил ему. Хотя, если рассуждать здраво, зачем сатиру бриться?
Титан еще рассказывал, что от гуманоидов козлы не рождаются. А вот от козлов может появиться на свет кто угодно, но так козлом и останется, потому что его папа — козел. Прометей еще что-то там говорил про козлов, но крайне вычурно и непонятно, потому Аэк в свое время просто выбросил из головы его речь. Но запомнил утверждение, что ни один козел не сможет стать гуманоидом, а если ты гуманоид, то это еще не значит, что ты не козел.
Он тихо отпустил ветви, которые сразу же сомкнулись перед его лицом, и начал пятиться назад, но чья-то нетвердая рука вдруг легла ему на плечо. Аэк замер.
Слева завоняло сивухой, и пьяный голос произнес:
— Вот ты мне и попался, орелик сизокрылый.
Аэк повернул голову на запах и увидел перед собой волосатую морду сатира. В отблесках костра было заметно, что на голове у козлоногого создания торчит всего один рог. Аэк догадался, что перед ним стоит, покачиваясь, тот самый сатир, которому он в свое время засветил камнем куда попало. Надо было что-то делать, но Аэк не знал, что именно. Поэтому он просто спросил: