Озадаченная, она смотрела на дверь, за которой только что скрылся Уоррик. Этот жестокий человек не дал ей умереть с голоду, не дал ей замерзнуть, хотя эта забота и была проявлена ради дитя, которое она носила под сердцем. Но теперь он не хочет, чтобы ее кожу натирала та самая одежда, которую она носила по его приказу, и это уже было не ради дитя. Это было только ради нее. Жестокий? Да, конечно, он был жестокий, но, может быть, в нем все-таки осталось хоть что-то человеческое?
Но нет, что это она вообразила? Никакой доброты в Уоррике не было ни капли. Безусловно, у него были какие-то скрытые мотивы, чтобы вернуть ей ее нижнее белье. Этот его шаг, похоже, должен был вызвать некое смятение в ней. Отвратительный человек. Неужели ему больше нечем заняться, как только изобретать все новые способы ее мучить?
Она быстро оделась, с удовольствием ощутив знакомое приятное прикосновение ее тонкой белой сорочки и удобной, как раз по размеру, красной верхней рубашки, которая была достаточно длинной, ниже лодыжек, как это и должно быть у дамы. Грубая, страшного мышиного цвета туника больше не касалась ее кожи, но возникла другая проблема: туника не держалась на плечах, соскальзывая с гладкой ткани рубашки.
Тем не менее, Ровена чувствовала себя настолько лучше из-за того, что надела хоть что-то из своей собственной одежды, что она едва сдерживала улыбку, когда вошла в зал. Увидев, что Уоррика в зале не было и некому лишать ее спокойствия своими холодными глазами, она поискала Милдред за столом у очага, но увидела там лишь дочерей Уоррика с наставницей, обучавшей их шитью. Ровена больше на них не взглянула и поэтому не заметила, как они следили за ней, пока она шла к лестнице, ведущей на кухню, и взгляд у них был почти таким же злым, как у их отца.
— Не обращайте на нее внимания, мои дорогие, — предостерегла их леди Роберта. — Даме не подобает замечать женщин, подобных ей.
— Но она провела эту ночь в его покоях, — отметила тринадцатилетняя Мелисанта. — Силия никогда не проводила с ним целую ночь.
— Силия с ее заносчивостью — едва ли приятная компания, — произнесла Беатрис, презрительно хмыкнув.
Беатрис была старшей дочерью, ей было четырнадцать, если не считать внебрачной дочери, Эммы, про которую их отец никогда не спрашивал и которую его законные дочери не признавали за сестру. Из двух сестер Мелисанта была симпатичнее. У нее были светлые волосы и серые с голубым оттенком глаза. Этот голубой оттенок делал ее глаза не такими холодными, как у отца. У Беатрис были каштановые волосы, карие глаза и слишком узкие скулы. Ее можно было бы считать привлекательной, если бы не постоянно недовольное и измученное выражение лица. Но ведь было хорошо известно, что Уоррик был еще в юном возрасте помолвлен с ее матерью, а та была некрасивей женщиной. А вот мать Мелисанты Уоррик выбрал сам за ее миловидность.