— Ну, видишь теперь, что все твое нежелание подчиниться мне ничего не значит? — насмешливо спросил он.
— Я вас ненавижу.
— От всего сердца могу ответить тебе тем же и заверяю тебя, что нахожусь сейчас в гораздо лучшей форме, чем ты. — На его лице все еще играла мрачная улыбка, и поэтому она ничуть не сомневалась, что он выполнит все, что намеревался.
Неожиданно она почувствовала, что ей хочется разрыдаться. В ее глазах появилось несколько сверкнувших, как бриллианты, слезинок.
Он заметил это и какое-то время внимательно смотрел на нее, прежде чем произнес:
— Не думаешь ли ты, что таким образом облегчаешь мне жизнь? Где то сопротивление, которое ты обещала мне?
— Моя ненависть доставляет вам слишком много удовольствия, так же как и то, что я вам сопротивляюсь. А я предпочитаю не давать вам ни малейшего повода для удовольствия.
— Ты эгоистка, женщина, — промолвил он, хотя в его глазах неожиданно появилось шутливое выражение. — Значит, ты собираешься лежать здесь, как бревно, а мне это надоест и я разрешу тебе уйти отсюда?
Она впервые столкнулась с таким настроением и поэтому осторожно произнесла:
— Ну, раз уж вы говорите об этом…
Он рассмеялся, сбил ее с толку и стал смеяться еще громче, когда увидел, как она смутилась. Затем он дотронулся до ее щеки. Прикосновение было таким нежным и успокаивающим, особенно когда он дотронулся до ее нижней губы.
— И что мне с тобой делать?
Казалось, что вопрос был обращен не к ней, а он просто размышлял вслух. Но, невзирая на это, она произнесла:
— Отпустите меня.
— Нет, только не это, — тихо произнес он, уставившись на ее губы. — Ты оказалась девственницей не только в одном месте.
Его глаза потеплели, и улыбка, которая делала его красивым, почти загипнотизировала ее. Его губы коснулись ее губ. Она видела, как они приближались к ней, и решила сопротивляться, но тело, как оказалось, стало неподвластно ей. Его язык облизал ее губы, а отозвалось все в ее животе. Он языком раздвинул ее губы и стал ласкать ее язык, а у нее появился жар в паху.
Действительно, у нее не было любовников, которые могли бы обучить ее искусству целоваться. Поцелуй Гилберта, когда он оставил ее на милость Уоррика, был совсем не похож на этот.
Он был кратким, очень жестким и вызвал у нее отвращение. А этот поцелуй был мягким, бесконечным, и она очень пожалела, что у нее была возможность сравнения. Все поцелуи должны быть одинаковыми. Она не смогла бы отрицать, что ее враг мог делать вещи, которые не вызывали у нее отрицательной реакции.
— Так я и думал. Еще одна девственная область, которую я должен исследовать, — произнес он, и казалось, что он был доволен этим. — Должно быть, тебя держали взаперти, пока я не нашел тебя.