Из омута раздумий меня вырвало осторожное прикосновение чьей-то тёплой ладони к моей щеке.
Вздрогнув, я подняла глаза и встретила внимательный, чуть сочувствующий взгляд пэра Эйлта, о котором в тумане раздумий успела позабыть.
— Мы пришли, лэсса, — сказал он тихо. Изумлённо моргнув, я уставилась на знакомую дверь, изукрашенную синими и тёмно-зелёными узорами. Когда мы успели миновать коридор гобеленов, ведущий в крыло для гостевых покоев, ускользнуло от моего внимания.
— Спасибо, — отозвалась я тихо, — Сладких снов Вам, пэр.
Ящерица кивнул и, помедлив, заметил:
— Простите, что огорчил Вас своими необдуманными словами, лэсса. Можете не верить, но это не входило в мои планы.
Я посмотрела на Эйлта с искренним изумлением, силясь понять, о чём идёт речь. О каких словах, способных меня огорчить, он тут с таким раскаянием говорит? «Нет, она вполне может конкурировать со словами: дорогая, мой долг не позволяет нам быть вместе!» — всплыла в памяти давешняя реплика Сиятельного. Стало смешно.
В первый момент я хотела было сказать правду, но быстро передумала и опустила глаза к полу: откровений на этот вечер было более чем достаточно.
— Бросьте, пэр. Вы всего лишь сказали правду, — бросила я с горечью, отворачиваясь, — Спокойной Вам ночи.
Закрыв за собою дверь в покои и привалившись к ней спиной, я беззвучно рассмеялась. Шальная, пьяная весёлость снова накрыла с головой, и подавлять её в себе не хотелось. Медленно пройдя через всю комнату, я остановилась у зеркала и посмотрела на себя.
За всю жизнь я прочла немало книг. Рассказывали они не только о полководцах, правителях и дипломатах; были там и лирические стихи-такху, и записки различных лиссэс, работавших много лет назад в Доме Удовольствий, и дневники древних Императриц. Вообще, в Ишшарре каждый выдающийся человек обязан был оставить после себя письменное слово для потомков — это было правило, что вело свои корни ещё со времен Большой Воды. Этот закон гласил: «Люди — не вечны. Информация — вот истинная ценность».
И вот, читая о великих женщинах нашей истории, я сгорала от зависти и трепета, и ещё — восхищалась ими, не пытаясь судить или оценивать их поступки, однако зная: мне никогда такой не быть. Но в тот день, полный противоречивых и странных впечатлений, скрытый за туманом дорогих дурманов, я поняла: красота — это свойство ума, а не тела. Красивой женщину делает не то, какой видят её остальные, но то, какой она себя ощущает и подает, то, что она показывает окружающим. Для себя я сделала вывод, что женская привлекательность — всего лишь разновидность дипломатии.