Он вытянул темную руку с корявым, каким-то непомерно длинным пальцем.
— Пшел вон! — Гийом замахнулся плетью, но нищий оказался удивительно ловок и ускользнул от удара. Он прошмыгнул под брюхом коня и, выпрямившись, вновь завопил:
— Предатели! Господь все видит!
Сердце сдавила невидимая рука. Воздух вдруг сделался густым, тягучим. Жиль глотал его, но тот застревал в горле. И огонь загорался в груди.
Горячий.
Покачнулась грязная мостовая, подалась навстречу, и Жиль лишь чудом удержался в седле.
— Что с тобой? — Голос Гийома доносился издалека.
Гийом не знает.
Он слеп и не видит, как медленно опускается серое небо, грозя раздавить. И раздавит, ибо грешен Жиль…
…Он ведь не помог…
…Он спешил на помощь со своим отрядом… и прорвался к Руану… но опоздал.
— Что ты говоришь? — Гийом поддерживал, и цепкие пальцы его, которые Жиль чувствовал через одежду, были холодны, точно у покойника. А он и вправду покойник?
Покойник.
Лицо Гийома вдруг исказилось. Распухло, поплыло, и кожа, сине-зеленая, осклизлая, какая бывает у утопленников, расползлась лохмотьями.
Мертв. И сам Жиль мертв. Он поднес собственные руки к глазам и рассмеялся тому, что руки эти были руками мертвеца.
— Очнись! — Хлесткая пощечина разрушила видение, и Жиль, осознав, что все было лишь мороком, рассмеялся от облегчения. Он смеялся долго, пока Гийом не отвесил другую пощечину. — Да что с тобой, дружище? Перебрал?
Перебрал. Он пил много, силясь утопить в кисловатом вине совесть, но голос ее пробивался и был голосом Жанны.
— Я тебя прощаю.
— За что? — удивился Гийом.
— Она так сказала… еще когда мы не пошли на Париж… сказала, что прощает меня. Она знала, понимаешь?
— Прекрати! — Лицо Гийома сделалось жестким. — Хватит уже…
И Жиль замолчал.
Его молчания хватило на день или на два, которые прошли обыкновенно. В какой-то миг ему даже показалось, что он сумеет жить как прежде, до Жанны.
Почему бы и нет?
Дед умер, и сие было закономерно. Жиль горевал по нему, старику с ядовитым языком, но в то же время мудрому. Катрин была жива и по-прежнему прекрасна. Смиренна. Она молилась целыми днями, а в глазах появилось что-то такое…
— Скажи, — она первой заговорила о Жанне, — она и вправду была святой?
— Что? — Жиль не желал этой беседы, но жене отказать не посмел.
— Я подумала, что если она и вправду была святой… то, быть может… может, она могла бы…
Катрин накрыла ладонями плоский свой живот.
— Если у тебя осталась какая-то вещь… вещи святых творят чудеса.
— Прекрати! — Кажется, он крикнул, чего никогда не делал. Жиль всегда был с женой ласков, памятуя о дедовых наставлениях.