— Пожалуйста, — Катрин не испугалась. — Ты… ты же понимаешь, что я… я…
Она расплакалась.
— Я молчала, когда она… ты был рядом… я надеялась, что на тебя снизойдет благословение… что Господь простит наш невольный грех… я так хотела… мечтала… а ты…
Она сидела на полу, размазывая слезы ладонями.
Некрасивая.
И родная.
— Я просила тебя познакомить нас… и смирилась, когда ты отказал… я подумала, что есть еще время… ты занят войной, а мужчины, которые заняты войной, не думают о женщинах вовсе… а потом… потом стало поздно… и все говорят, что вы ее предали, что прокляты теперь…
Глаза Катрин, серые, волглые, сделались мертвы.
Не глаза — перламутровые пуговицы.
Жиль отпрянул и очнулся.
Катрин.
Его Катрин, которая умоляет… О чем? Он вновь потерял нить беседы… вещь, ей нужна вещь Жанны… она надеется на чудо. Что ж, Жилю ли не знать, какова подоплека чудес, но… у него есть то, что нужно Катрин.
Почему бы и нет? Она ведь просит о малом и успокоится, вновь поверит. Вера — это так много… так недоступно много…
— Вот, — Жиль подал жене пояс из широких металлических пластин. — Это принадлежало ей. Она носила его… и потом отдала…
…перед той последней битвой. Сказала, что ей больше без надобности, а Жилю пригодится…
И если она знала, что ее ждет, то, может, именно такова была судьба? Не только ее, но самого Жиля? Их всех? И не в силах слабых человеческих было эту судьбу изменить?
Катрин приняла пояс с трепетом. Надела поверх платья, перекрестилась. И слезы исчезли. А сухие глаза вспыхнули ярко… Свет веры? Вера недоступна Жилю…
Он погрузился в странное состояние полуяви, полусна. Он пребывал одновременно и в прошлом, и в настоящем, осознавая, сколь ненормально это, но не способный справиться с собою же.
Он спорил.
Доказывал. И пил, пил, снова пил… Вино стало единственным спасением, поскольку затуманивало разум Жиля настолько, что он почти забывал о предательстве.
— Это не я. — Он в очередной раз остановился у двери, повернулся к ней спиной, притворяясь, будто она здесь.
Здесь. Жиль ощущает ее присутствие. И как ни странно, но мороку этому он рад. Ведь если его слушают, пусть даже лишь кажется, что слушают, то, как знать, может, и услышат.
— Это все Гийом… он тебя ненавидел… он желал славы, а славу получила ты… известность… а он как был, так и остался крысой… а тебя вот любили. Только оказалось, что любви недостаточно, чтобы спасти…
Он замолкал, позволяя ей ответить.
Если бы ответила… если бы сказала, что его, Жиля, вины не меньше, чем Гийома, он бы понял. Покаялся бы… ему так нужно было покаяться… и заслужить прощение.