— Ментальный оборотень?
— Не знаю, какой! Я совсем запутался! Но с силой в нем пробуждается Зверь, которого он приучил к свободе и с которым еще не научился справляться!
— Одичал боец?
— Я прошу вас, уходите! Он же точно убьет вас теперь… Его же нельзя злить!
— И меня злить нельзя. Никуда я не уйду. Мне идти некуда. Да и тебя он здесь сожрет без меня.
— Он утихнет. Только уйдите!
— Он не ветер, чтобы просто утихнуть. А меня ты не прогонишь, раз притащил.
— Вы же офицер! Вы же умный! Вы же видите!
— Вижу, что ему «медвежья рубаха» впору, а тебе с ним справиться сил не хватит.
— Да, он берсеркер! Его простому бойцу не побороть! Уходите же!
— А я не простой боец — я офицер.
— Вы вообще не боец, вы — рабочий!
— Я офицер, созданный Хантэрхаймом!
Капитан бросил шинель, беря бич, — беря у меня из рук, будто я его и не держу… Теперь этот мощный разрядник трещит в его левой руке, когда в правой — шипит двуглавая плеть…
— Не надо, капитан!
— Я весь ваш спор слышал — вы в голос орали. Я знаю, что он нужен, но мне придется сжечь его, если он не перестанет мне угрожать.
Сжечь? Олафа? Огнем? Он ненавидит огонь… Осыпанный искрами Олаф только сбросил с плеч смердящую в тепле шкуру снежного зверя и взялся за второй клинок. Его суженные глаза сереют, скованные сталью, — они устремлены на руки офицера с холодом и расчетом хищника. Я знаю, что он не упустит ни одного движения, что его рывок будет сокрушителен.
Я не понял, кто отшвырнул меня в сторону, — Олаф или этот офицер… Просто крыса, бьющаяся у меня в голове, как в клетке, сдохла — пульс прервался и в глазах поплыло… Я все делаю не так… Олаф… Он не такой уж и сильный — он силен только тогда, когда его дух бушует бурей. Без этого ему не сразить офицера. Он теперь точно отпустит это зло… А этот офицер… На его скулах проступили красные черты жара, выстуженного холодными ветрами и вновь вспыхнувшего горячим костром… Он не пожалеет Олафа… Олаф никого не жалеет, кроме меня, и его, кроме меня, никто не жалеет… Офицер обвил горящим хлыстом его руку, а он боли теперь совсем не чувствует… А сейчас и офицер перестанет чувствовать боль… Тогда они друг друга на куски разорвут — и не заметят этого… А я… Я не знаю, что мне делать теперь. Что теперь я вообще могу сделать?!
Не знаю, за какое оружие мне хвататься, кого защищать… Мне известно, что Олаф способен перерезать глотку и офицеру сильнее этого, но не в честном бою… Он затравил сильнейшего своего противника озверелыми скингерами — снежные звери не сожгли его, но испортили его сложное оружие и технику своим мощным излучением… А теперь у Олафа нет своры скингеров… А этот офицер… Я бессильно стою у стены, не успевая проследить выпады мечущихся в тусклых отсветах горелки фигур, спутанных с тенями и всполохами… Они схватились жестоко, и я все хуже соображаю, что мне делать… Я не знаю, что делать! Не знаю! Но я должен сделать хоть что-то! Они все время кричат про силу зверя, но забывают про звериную слабость! Зверей пугает открытый огонь! Огонь сожжет их злобу! Я схватил прут — обломок железки, на котором Олаф обычно жарит мясо, — обмотал его куском мохнатой шкуры снежного зверя, облил топленым жиром из горелки и поджег… Полыхнуло сильно, но это ненадолго…