— Ты не сердишься, Олаф?..
— На что?.. На то, что мы все — живые?.. Только дохлые не знаю промаха, Ханс… потому, что они — не стреляют в цель… потому, что у них — нет цели…
— А где его искать?.. Метель замела все следы…
— Хантэрхайм — вечно светящий маяк — все дороги сведены к нему… Хантэрхайм зовет нас всех — всех охотников севера, дышащих и вольным ветром, и ветром войны… Перехватим его на этом пути. На пределе скорости полетим. Пронесет — не попадем к охранникам порядка. А напоремся на них… Что ж, они нас и после смерти помянут…
— После их смерти они нас помянут или после нашей?..
— Это зависит от того, кто кого, Ханс… Главное, что и так и эдак — помянут.
Надо же, а ведь действительно так и вышло… Ведь все охранники системы мертвы, а память об этих охотниках у них осталась — вернее, память этих охотников осталась в архиве службы безопасности… и попала в мои цепкие когти… Вот как. Все же люди неглупый народ — что-то они да понимают… хотя бы то, что нельзя понять всего. Это великая истина. Но я, как истинный ученый, стараюсь доказать и опровергнуть все истины, в которых уверен или не уверен. Только так, стараясь их и доказать, и опровергнуть одновременно, можно в них абсолютно убедиться или абсолютно разубедиться… или, как происходит в моем случае, — поковыряться в них, пытаясь хоть что-то понять. Это все серьезнее, чем вот так вот взять и — просто поверить, опираясь на доводы и выводы других — основательные или безосновательные… Правда, другие больше делают не выводы, а выходки… А я — ученый — делаю и то, и это… И вообще — я много чего делаю. Это серьезное занятие — много делать… Много — это не мало… Вот так.