— У нас с Хансом вообще нет командира, полковник… Мы с ним вольные охотники — не то, что эти муравьи вышколенные…
— Я уйду один. Но я буду контролировать Вердена, вас всех.
— В таком случае вам уж точно одному не должно идти. Теперь вы, поставив под угрозу себя, поставите под угрозу весь этот буйный полк. Да и времени у вас теперь не будет о добыче крыс думать. А без крыс никак — не каждый день в набег ходить будем. А мы вам, может, и руггера как-нибудь забьем… Да и врача прихватить надо…
— Нет, тогда нас выследят. Собрались идти, так идем. Верден порядок наведет скоро, а нам здесь больше оставаться нельзя.
— Он знает, где вы будете?
— Знает, куда выслать связных, чтобы я нашел их.
Мне становится все холодней, несмотря на жар, которого я больше не замечаю. Я бросил шкуру на промерзший пол пустого помещения и упал на нее без сил… Я знаю, что должен наблюдать за разведчиками — постоянно наблюдать, постоянно искать, постоянно править схемы и расчеты… Но я не могу. Впервые — не могу… И впервые я нервничаю, что не справлюсь с задачей… Впервые… Я думал, что потерял все, что мне больше нечего терять… Но оказалось, что у меня ничего и не было и только сейчас появилось что-то… Я нашел то, что мне страшно потерять, а раньше у меняя было лишь то, что я обязан был сохранить. А теперь я нашел то, за что хочу, а не должен, сражаться… Я в первый раз ощутил себя живым человеком, в первый раз почувствовал себя командиром живых людей… Правда, вместо вышколенных фигур, переставляемых поверх развернутых карт, под моей ответственностью эти пьяные разбойники… Но они — эти пьяные солдаты — хотят жить, хотят бороться за жизнь, подвигнутые только волей к жизни… А верные солдаты системы отдают жизнь спокойно, без сожалений, без борьбы — только служа системе… Они, скорее, как машины… Они совершают подвиг, как машины — вечно честные, вечно бесстрашные, вечно холодные… Но настоящий подвиг — преодоление бури… желаний и страхов… И пусть эти пьяные солдаты не способны совершить холодный подвиг равно всегда и везде, но их вымученный героизм имеет величайшую силу… Я заставил себя подняться и идти… Но Ханс с неожиданной настойчивостью воротил меня.
— Спите. Вы все равно сейчас ошибетесь.
— Я не могу позволить себе…
— Вы знаете, у нас здесь, в сложных условиях, правило такое — нельзя подвергаться лишнему риску, нельзя давать излишне тяжелые нагрузки, пока смерть не будет стоять за плечом… Вот тогда, когда смерть будет совсем рядом, — вы себе отступить не позволите, не позволяя ей перейти в наступление. А сейчас — рано еще.