Но, думается, публика не просто шокировалась эксцентричностью человека, который столь не похож был на государя. Дело, конечно, глубже: опасались тиранства, своеволия, ибо действия и поведение государя были непредсказуемы и выходки его могли рассматриваться как симптомы деспотизма. Страх перед самодержавным произволом и личной незащищенностью — вот что ощущали люди.
Боялись и возвращения к засилью немцев — пруссаков и голштейнцев. И Петр Федорович делал все, чтобы страхи эти умножить. Плохо было не то, что он вывел Россию из тяжелой войны, это-то хорошо, плохо было то, как он это сделал. В столкновении с Россией Пруссия потерпела поражение. Петр же превратил победу тетушкиных фельдмаршалов и генералов в национальное унижение. 25 февраля 1762 года в Петербург прибыл прусский посланник адъютант короля Гольц, и Петр III предложил Фридриху II самому составить мирный договор, условия которого Гольц затем прочитал императору без свидетелей. Гольц становится ближайшим другом Петра. Император публично клянется в верности своему кумиру — Фридриху II, носит его портрет в перстне, вешает другой — над изголовьем. И наконец, император объявляет, что начинает новую войну — с Данией, чтобы отвоевать Шлезвиг, ранее принадлежавший герцогству Голштейн. После странного окончания войны с Пруссией государство вовлекается российским императором (или принцем Голштейнским? — вопрошает все та же публика) в нелепую войну с Данией.
В Петербурге неспокойно. Русский современник оценивает июнь 1762 года как время «шаткое и самое критическое».
В Петербурге не просто неспокойно, в Петербурге — заговор. К июню 1762 года он созрел окончательно. И возглавляет его женщина, которую Петр III не терпит и всерьез не принимает, — его жена Екатерина Алексеевна.
Именно Екатерина оказалась тем центром, в котором соединились разнородные потоки оппозиции Петру III — и как личности и как воплощению (не важно, реальному или воображаемому) самодержавия деспотического.
Петр капризничал и кривлялся у гроба Елизаветы; Екатерина «в глубоком трауре приходила к гробу своей нареченной тетки и, став на колени, долго и глубоко молилась». Петр потешался над духовенством и выказывал презрение к православию, оставаясь в душе лютеранином. Екатерина была предупредительна с иереями и подчеркивала свою приверженность православию. Петр третировал гвардию, грозил распределить ее по армейским полкам. Екатерина, став любовницей Григория Орлова, завоевывала популярность гвардейцев; Петр, очертя голову, кидался в союз с Фридрихом II, готовился к бессмысленной войне с Данией. Екатерина подчеркивала приверженность австрийскому дому и не одобряла датский поход. Петр к месту и не к месту обращался к памяти деда, главным образом — памяти деда-самодержца. Екатерина показывала, что ей по душе просвещенное правление, что ей знакомы идеи Монтескье, Вольтера, она цитировала и Тацита.