Полицейский надзор и сыск царят в России. Приставы присутствуют на балах и вечерах, письма перлюстрируются. Подданным запрещено употреблять такие слова, как общество, гражданин, отечество, а заодно и слово «курносый» — Павел был курнос. Запрещается ввоз в Россию книг из-за рубежа, включая музыкальные ноты.
Любимое место Павла, его приемная, зала суда, канцелярия, плац-парад. Здесь император в своей стихии, стихии порядка, повиновения, единообразия. Опуская и поднимая палку, он отбивает шаг, и горе солдатам и офицерам, марширующим не в такт. Солдат секут, офицеров же прямо с плац-парада отправляют в крепость или ссылку. И многие приходят с чемоданами и деньгами. Здесь Павел совещается, принимает министров и просителей, издает указы, и никто не знает, что его ожидает — внезапное повышение или тюрьма, новый чин или увольнение со службы.
Что это? Сумасшествие? Прихоти тирана? Необузданность темперамента?
Очень многие — и современники Павла, и нынешние исследователи — готовы называть его безумным. «Правление тирана, варвара, маньяка», «то умоповреждение, то бешенство», «император не совсем нормален и подвержен безумным припадкам», «тирания и безумие» — лишь немногие из такого рода утверждений. Вместе с тем близко стоявшие к Павлу люди свидетельствуют об экзальтированности, вспыльчивости, эксцентричности, нервности, дурном характере, но никак не о сумасшествии. Разделились и мнения психиатров начала нашего века. Если одни полагали, что царь принадлежал к «дегенератам второй степени с наклонностями к переходу в душевную болезнь в форме бреда преследования», то другие считали, что Павла нельзя считать маньяком, что «он не страдал душевной болезнью» и был «психически здоровым человеком». Дело в том, что сквозь сумбур павловских распоряжений, нелогичность и торопливость действий и стремление охватить необъятное проглядывает явная система. В самом деле, взглянем на некоторые факты внутренней политики при Павле I.
Павел получил нелегкое наследство. Темпы реформ и преобразований к концу правления Екатерины II замедлились. Старая и уставшая императрица плохо контролировала администрацию. Фавориты грабили казну, в армии буквально свирепствовали хищения и казнокрадство, флот практически перестал существовать, повсюду — неразбериха и произвол. И, конечно, не в немощности Екатерины гнездилась причина. Она была гораздо глубже. Крепостническая, еще не совсем европейская страна, ввергнутая силой в европейское Просвещение, не могла переварить его плоды и усвоить их в столь короткое время. Павел же, будучи по натуре идеалистом-фантазером и, думаю, даже сродни тем революционерам, которые полагали, что главное — правильные идеи, а остальное приложится, ненавидя матушкины порядки, считал, что, сломив старое, он своей императорской волей выстроит новое. Как заметил один из историков, «систематически все ломая и постепенно переходя от недостаточно оправданного разрушения к еще менее обдуманному созиданию, он привел свою страну от сложного положения, в котором она находилась, к краю бездны».