Переезды вызывались прежде всего стремлением к уединению, которое каждый раз оказывалось недоступным, — он пользовался огромной, постоянно растущей популярностью. Очень скоро после своего водворения в Сибирь этот «бродяга, родства не помнящий», стал для окружающих «благодатным старцем», к которому со всех сторон стремились за советом и поучением. Поначалу Федора Козьмича осаждали крестьяне соседних деревень, затем в его скромном жилище все чаще стали появляться томские купцы, мещане и чиновники, приезжали гости и из куда более дальних краев… Образ жизни старца вполне соответствовал его предельно скромной одежде. Обстановка всех его келий была одна и та же — стол, лежанка, два-три стула. На стене висели гравюры религиозного содержания: икона Божьей Матери и Александра Невского, портреты некоторых духовных лиц; на столе лежали Евангелие, Псалтирь, молитвенник. Вставал старец очень рано и значительную часть дня проводил коленопреклоненным в молитвах и размышлениях (при посмертном освидетельствовании тела Федора Козьмича на коленях обнаружили толстые мозоли). Пища его была самая скудная — сухари и вода. При этом он, однако, не отказывался от угощения рыбой и даже мясом…
За советами к нему обращались по самым различным поводам. Крестьяне, например, сразу же оценили, что старец не только хорошо понимает нужды и хлопоты земледельца, но и относится к ним с большим уважением. Указания Федора Козьмича о времени сева, выборе земли под пашню, огородных работах принимались всегда почтительно и, судя по тому, что авторитет старца в крестьянской среде рос постоянно, давали благие результаты. Часто к старцу обращались с семейными делами, искали у него поддержки в тяжелые минуты жизни. Наставления Федора Козьмича всегда были серьезны и кратки, однако в подобных случаях он нередко предпочитал выражаться «прикровенно», прибегал к иносказаниям, с тем чтобы склонить страждущего к духовной работе, заставить его самого найти единственно правильное решение.
Иногда старец пускался и в отвлеченные рассуждения: бывавшие у него посетители вспоминали впоследствии, что «уча уважать власть», Федор Козьмич в то же время постоянно внушал мысль об изначальном равенстве: «И цари, и полководцы, и архиереи — такие же люди, как и вы, только Богу угодно было одних наделить властью великою, а другим предназначить жить под их постоянным покровительством».
Многих из тех, кто приезжал к нему, старец интересовал совершенно бескорыстно, сам по себе, как явление «чудное, необычайное». Иногда, если его удавалось разговорить, подобное любопытство вознаграждалось с лихвой. Особенно благодарной, темой для беседы оказывалась Отечественная война; говоря о событиях того времени, старец, по словам очевидца, «как бы перерождался: глаза его начинали гореть ярким блеском, и он весь оживал, сообщал же он такие подробности, вдавался в описание таких событий, что как бы сам переживал давно прошедшее время». Незаметно для себя, увлекшись рассказом, старец нередко поражал слушателей и столь же глубоким знанием высшего света, придворных кругов, правящей бюрократии. Создавалось впечатление, что он посвящен во многие интимные подробности жизни и деятельности таких знаменитых на рубеже XVIII–XIX веков людей, как граф Аракчеев, митрополит Филарет, Суворов, Кутузов… Только о царе Павле Петровиче он не заговаривал никогда, да и имя царя Александра Павловича редко мелькало в его рассказах..