Ровно через два часа ремонт неисправного вагона был закончен, еще час ушел у начальника охраны состава на поиски своих солдат, и наконец в 5.49 эшелон в том же составе из тридцати вагонов отправился в путь. Никто из охраны эшелона не обратил внимания на то, что на шести из этих тридцати вагонов их старые номерные знаки были написаны свежей краской, а дорожный ветер очень быстро ликвидировал эту единственную улику подмены шести вагонов с боеприпасами. И ровно через четыре минуты после ухода состава маневровый локомотив уже подогнал эти шесть тяжело груженных вагонов к эшелону с листовой бронированной сталью, прибывшему из Кривого Рога в адрес «Тяжмаша». Сноровистым железнодорожным обходчикам потребовалось всего несколько минут, чтобы подцепить эти шесть вагонов к составу, и уже в 6.01 весь эшелон проследовал на территорию. А армейский эшелон с шестью пустыми вагонами продолжал свой мирный путь в братскую Сирию…
За этими тремя операциями можно было бы проследить одну направляющую руку и один расчет, но проследить оказалось некому: власти, как уже сказано, были заняты поиском агентов сионизма. Впрочем, об исчезновении трупов Наташи и Ирины Стасовых и похищении первого секретаря обкома партии Вагая стало известно уже наутро. Причем труп девочки и останки ее сгоревшей матери нашлись сразу. В коротком и открытом свежеструганном гробу, окруженном цветами, мертвая Наташа Стасова лежала на высокой сварной конструкции прямо за центральной проходной «Тяжмаша», на заводском дворе. Рядом с ее гробиком стоял еще один открытый свежеструганный гроб с останками обгорелой Ирины Стасовой. У подножия этого металлического постамента, в черноте никак не высветляющегося зимнего сибирского утра выстроился почетный караул из полусотни молодых рабочих завода, все в голубых беретах бывших десантников. Ветер парусил над гробами большой кумачовый транспарант с освещенными прожектором строками, набранными жирным шрифтом:
«ОНИ УБИВАЮТ НАШИХ ДЕТЕЙ И ХОТЯТ, ЧТОБЫ МЫ НА НИХ РАБОТАЛИ! БАСТУЙ!»
Одновременно с появлением на «Тяжмаше» этих двух гробов вся гэбэшная охрана завода совершенно непостижимым образом оказалась запертой в караульных помещениях шести заводских проходных, где они грелись ночью, спасаясь от хрустящих уральских морозов. Снаружи окна этих проходных тоже оказались блокированы листовой сталью, а все телефонные линии охраны перерезаны. Поэтому утром, к 8.30, у постамента с гробами девочки и ее матери беспрепятственно собрались даже не одна, а две заводские рабочие смены – ночная, уходящая, и свежая, утренняя, то есть около 30 тысяч человек. Вид убитой девочки и обугленный труп Ирины Стасовой действовали на людей магически. Не было ни колеблющихся, ни истерических демагогов. Митинг, объявивший общезаводскую забастовку и тут же выбравший забастовочный комитет во главе со Степаном Зарудным, проходил так организованно, словно подготовка к нему шла всю ночь. 1740 молодых рабочих, в большинстве своем бывшие «афганцы», составили бригаду самообороны, четко разделенную на шесть батальонов – по числу заводских проходных. В промозглом предутреннем полусвете-полумраке эти «афганцы» во главе с инвалидом-сварщиком Анатолием Гусько тут же вскрыли склад готовой продукции и вывели к каждой из проходных по два десятка танков «Т-90». Даже без боезапаса эти танки выглядели внушительно и говорили о серьезных намерениях бастующих. Еще серьезней был девиз забастовки, тут же отпечатанный бастующими в типографии «Тяжмаша» на первой странице заводской многотиражки «Голос уральца». Девиз гласил: