Баба-то ума невысокого, но чуйка у неё… Чутьё на — «поднимется».
Да не — «у него поднимется»! А «он сам поднимется» — чутьё на людей с… с карьерными перспективами.
В прошлом году она и меня самого захомутать пыталась. А уж, вроде бы, куда дальше: сопляк пришлый, Ванька-ублюдок, родителем выгнанный…
Светана углядела Фрица. «Фриц» — не прозвище, а имя собственное — от «Фридрих». Мужичок ихнему императору — тёзка.
Уж что она этому фрицу сделала… Ну, я, примерно, представить могу — сам учил. «Русский поцелуй форева»! Сработало наповал: немец немедленно послал далеко свою артель, княжескую службу, сказался больным, отстал от каравана и собрался продолжать безостановочно.
Могу представить себе его потрясение. По «Уставу» за связь русских женщин с иностранцами — до 7 лет. Соответственно, бедные швабы и вестфальцы три года жили во Владимире… по-монашески. Уж как они обходились — не знаю. Сублимировали на стройплощадке? А тут такая женщина…! Таким способом…! Головка — заработала, голова — выключилась. Про недостачу кровообращения у мужчин… — я уже рассказывал.
Фильке, как он на хуторок заселялся, была дана полная свобода действий. В рамках законности, конечно. Дашь человеку свободу — будешь расхлёбывать результаты её применения. С чем я и столкнулся.
Заявляются ко мне в Пердуновку Филька с подбитым глазом, вся из себя встопорщенная, но молчащая, из последних сил, Светана. И этот немецкий поросёнок, с вывернутыми за спину руками.
Я тут весь из себя… на вощаной досочке считаю кубические сажени грунта — сколько надобно снять, чтобы Гудково болото спустить, а тут мужик от порога бьёт лбом в пол и вопит:
— Господине! Славен боярский сын! Вот как бог свят! Не корысти ради, а токмо пользы для! Через мою сердечную привязанность и об господском добре неусыпное бдение!
— Филька! Кончай пердеть — стань нормально!
Он, похоже, капусточкой завтракал — как «пал на лицо своё», так брюшко и придавил. Теперь орёт, чтобы треск замаскировать. Ну ладно — звук, а вонь чем спрячешь?
«Работу тяжкую висок едва вершит»: фильтрую до 90 %… «запахов и звуков», которые «стайкою наискосок» исходят от моего «восточного постоялого двора управителя»…
Факеншит! Почему попаданцев не готовят к тому, что почти всё, что скажут аборигены — будет белиберденью?! Я об этом уже погрустил. Я об этом грущу каждый день. И, чует моё сердце, буду грустить всю оставшуюся жизнь. Можно сказать: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!» — и в это кто-нибудь поверит. Но скажи: «нынешнее поколение будет говорить связно!» — чистая фантастика.