Дэлглиш действовал без промедления. У него давно выработалась привычка не ложиться спать, пока он аккуратно не разложит под рукой все вещи, которые могут потребоваться в случае необходимости. Он надел халат, тапочкам предпочел туфли и взял со стола фонарик, тяжелый как оружие.
Он покинул жилище в темноте и, ведомый лишь светом фонаря, тихо закрыл за собой переднюю дверь и вступил в водоворот поднятых ветром листьев, которые носились вокруг его головы подобно стае безумных птах. Ряд слабых настенных светильников вдоль северной и южной галерей лишь обрисовывал контуры стройных колонн, отбрасывая на булыжники мрачный свет. Основное здание было в темноте, свет горел только в соседнем окне номера «Амвросий», где, как он знал, спала Эмма.
Пробегая мимо, он не стал останавливаться, чтобы позвать ее, а потом почувствовал, как сердце сдавил страх. Из-под огромной южной двери в церковь пробивалась еле заметная полоска света, а значит, она была приоткрыта. Он распахнул ее – дуб застонал на петлях, – а потом затворил за собой.
На пару секунд, не больше, он застыл, прикованный к месту открывшейся его взгляду неожиданной сценой. Ничто не заслоняло от него «Страшный суд», и он увидел картину в обрамлении двух каменных столбов, настолько ярко освещенной, что даже блеклые цвета засияли невообразимой сочностью, словно обновили краски. Но шок от того, как изуродовали этот шедевр, не шел ни в какое сравнение с ужасом развернувшейся перед ним чудовищной сцены. Распластавшись ничком, словно в экстазе поклонения, перед картиной лежал архидьякон. Возле его головы с двух сторон церемонно стояли два тяжелых медных подсвечника, а лужа крови казалась более красной, чем бывает человеческая кровь. Даже две фигуры рядом выглядели ненастоящими: седовласый священник в черном распахнутом плаще, преклонив колени, практически обнимал тело, а рядом склонилась девушка, положив руку ему на плечо. На какой-то момент ему почудилось, что вокруг ее головы пляшут черные дьяволы, выпрыгнувшие из картины.
Эмма повернула голову на звук открывшейся двери, мгновенно вскочила и ринулась к нему навстречу.
– Слава богу, вы пришли.
Девушка буквально вцепилась в него. Обняв ее в ответ, он почувствовал, как она дрожит, и понял, что своим неосознанным порывом она пыталась выразить облегчение.
– Отец Мартин, – отпрянув, произнесла она. – Не могу заставить его подняться.
Ладонь левой руки отца Мартина, которой он обвил тело Крэмптона, утопала в луже крови. Дэлглиш положил фонарик, опустил руку на плечо священника и мягко произнес: