Он доехал меньше чем за три с половиной часа. С конца подъездной дороги он увидел просторы бушующего моря, испещренные белыми бурунами вплоть до горизонта. Он остановил машину и позвонил Кейт. Примерно за полчаса до этого Грегори ушел из коттеджа и теперь гулял по пляжу.
– Жди меня у прибрежной дороги и захвати наручники, – сказал Дэлглиш. – Может, они и не понадобятся, но я не хочу рисковать.
Через несколько минут Кейт уже шла к нему. Она молча села в машину, а он так же молча развернулся и поехал к лестнице, ведущей на пляж. Теперь они видели Грегори, одинокую фигуру в твидовом пальто до щиколоток с поднятым от ветра воротником: он стоял рядом с одним из гниющих волнорезов и смотрел на море.
Галька хрустела у них под ногами, а внезапный сильный порыв ветра заставил пригнуться; ветер вцепился им в куртки, хотя его завывания были едва слышны за ревом бушующего моря. Волна за волной с грохотом разбивались о берег, взрываясь мелкими брызгами, кипя вокруг волнорезов и заставляя клубки пены плясать и крутиться на высоком галечном берегу переливающимися радужными пузырями.
Бок о бок они шли к застывшей фигуре, а Грегори, развернувшись, смотрел, как они приближаются. Когда их разделяло всего ярдов двадцать, он неторопливо ступил на край волнореза и прошел его весь до последнего столба. До беснующегося моря оставалось лишь два фута вперед и меньше фута вниз.
– Если он свалится в море, – сказал Дэлглиш, – звони в колледж. Скажи, что нужны лодка и «скорая».
Потом, так же неторопливо, он взошел на волнорез и направился к Грегори. Коммандер остановился футах в восьми, и двое мужчин оказались лицом друг к другу.
– Если пришли меня арестовать, так давайте, вот он я, – громко крикнул Грегори, но Дэлглиш едва мог расслышать его слова сквозь грохот моря. – Только придется подойти поближе. Разве вы не должны произнести весь этот нелепый вздор о праве хранить молчание? Я так понимаю, у меня есть законное право его выслушать.
Дэлглиш не стал кричать в ответ. Минуты две они стояли, молча глядя друг на друга, и коммандеру показалось, что за этот короткий промежуток времени он познал самого себя глубже, чем за полжизни. Чувство, с которым он сейчас столкнулся, было ему незнакомо: такого сильного гнева он не испытывал никогда. Тот гнев, который нахлынул на него, когда он стоял и смотрел на тело архидьякона, был ничто в сравнении с этой сокрушительной эмоцией. Не сказать, что она ему не понравилась или что он ей не доверял, он просто смирился с ее мощью. Он понял, почему так не хотел смотреть Грегори в лицо, когда их отделял лишь небольшой стол в комнате для допросов. Став поодаль, он дистанцировался не только от физического присутствия своего противника. Но теперь коммандер не мог себе этого позволить.