Поднимаясь по лестнице, отец Мартин произнес:
– Ты, должно быть, удивился, увидев меня. Официально я, конечно, на пенсии, но остался в колледже преподавать пастырское богословие. Последние пятнадцать лет директором здесь работает отец Себастьян Морелл. Думаю, тебе хочется заглянуть во все знакомые уголки, но отец Себастьян нас ждет. Он наверняка услышал звук подъезжающего автомобиля.
Мужчина, который поднялся из-за стола и, сделав шаг навстречу, поприветствовал вошедших, разительно отличался от добродушного отца Мартина. Он был выше шести футов и моложе, чем ожидал Дэлглиш. Русые волосы, слегка тронутые сединой, были зачесаны назад, открывая красивый высокий лоб. Несговорчивый рот, нос с едва заметной горбинкой и крупный подбородок придавали волевое выражение лицу, которое могло бы считаться привлекательным в традиционном смысле, хотя и отличалось строгостью. Но больше всего поражали глаза ярко-синего цвета. Этот цвет, как подумалось Дэлглишу, однозначно вступал в противоречие с проницательностью взгляда. На коммандера смотрел деятельный человек, скорее солдат, чем преподаватель. Элегантная сутана из черного габардина казалась неуместным одеянием для того, кто излучал такую скрытую силу.
В этой комнате даже предметы обстановки диссонировали между собой. Рабочий стол с компьютером и принтером смотрелся вызывающе современно, зато на стене над ним висело резное деревянное распятие, вероятно, средневековое. На противоположной стене расположилась коллекция карикатур на прелатов викторианской эпохи из журнала «Ярмарка тщеславия»: усатые лица, гладко выбритые лица, тощие, румяные, бледные или благочестивые – все они излучали уверенность, покоясь над наперсными крестами и батистовыми рукавами. С обеих сторон камина, на каменных плитах которого был вырезан девиз, стояли в рамках фотографии людей и пейзажи – видимо, они занимали особое место в памяти владельца. А над камином висела совсем иная картина. Прекрасная романтическая мечта кисти Бёрн-Джонса. Четыре девушки, украшенные венками, одетые в длинные платья из розово-коричневого муслина с цветочным узором, собрались вокруг яблони. Одна из них сидела с открытой книгой, бережно держа котенка в правой руке; другая, отложив лиру, задумчиво смотрела вдаль; две другие стояли: одна, протянув руку, срывала спелое яблоко, а другая изящными длинными пальцами приподняла подол фартука, чтобы положить сорванный фрукт.
Напротив правой стены Дэлглиш заметил еще один шедевр Бёрн-Джонса: сервант с двумя ящиками на высоких прямых ножках с колесиками и двумя цветными панно: на одном женщина кормила птиц, а на другом ребенок играл с ягнятами. Он помнил и картину, и сервант, но в его детстве они стояли в трапезной. Их сияющий романтизм явно диссонировал с церковным аскетизмом оставшейся части комнаты.