― Потому! Потому что не то, чтобы я говорил, что лю…
И тут что-то внутри него смолкло. И он замолчал.
Совершенно.
― Мне плевать! Я тебе отвратительна, помнишь? Омерзительна! Так грязна, что никогда не узнаю, как это — быть чистой… Я всегда буду в разряде грязи! Той, что никогда не отмоется, не исчезнет, никогда не изменится! Меня не исправить никаким заклинанием, Малфой, я такой родилась, и останусь такой навсегда! Только подумай об этом! Подумай о моей крови! Густой и черной. Текущей. Подумай о ней у себя на языке, когда ты погружаешь зубы мне в губу, Малфой! Как долго тебя рвало после этого? А в другой раз? Никакая ванна не будет достаточно долгой, правда?! Ничто и никогда не смоет этот тухлый мерзкий вкус! Эту вонь! Ты мне все время говоришь! Так много раз, что это накрепко засело у меня в голове, и я не могу забыть! Да! ДА! Я грязнокровка! И поэтому я знаю, Малфой! Вот откуда я знаю, что ты врешь! Врешь сквозь свои чертовы зубы! Просто ждешь удобного случая опять ударить и сломать меня! Но с меня довольно, понял?! С меня хватит, Малфой! Ты больше не сможешь, я тебе не позволю…
Единственное, что он мог сделать.
Опять.
И она снова позволила ему.
Оба падали.
От ощущения друг друга.
И это было единственное, что он мог сделать.
Драко поцеловал ее — так, что почти потерял равновесие. И почти… полностью…. потерялся в ощущении.
Суровая простота. Абсолютная сложность. Целовать Гермиону Грейнджер.
Но до того, как он смог опустить руки, обвить их вокруг нее, толкнуть ее к ближайшей стене и почувствовать под губами великолепную кожу … она отстранилась.
Отстранилась. Задыхаясь. Отступила.
― Нет, Грейнджер, ― прохрипел он, ― не надо.
― Хватит, ― пробормотала она, мотая головой.
― Не надо, ― повторил он, и бездумно, отчаянно схватил ее за руку и рванул к себе.
Она споткнулась. Всем телом врезалась в него.
Стоять так. Прижавшись. Звук дыхания.
Драко прислонился щекой к ее щеке.
― Ты должна понять, ― выдохнул он так близко к ее уху, что почти слышал в нем тончайшие вибрации своего голоса.
«Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня и почувствовала, как это прожигает дыры в твоей коже. Поняла. Это объяснение.»
Он протянул между ними руку и завладел ее второй рукой.
Дрожа, крепко прижал ее к члену.
И застонал от прикосновения, привалившись головой к Гермионе.
Твердый член, болезненно упирающийся в ткань штанов.
Лихорадочный пульс. Ее.
Гермиона всхлипнула.
― Вот, что ты со мной делаешь, Грейнджер, ― прорычал он. ― Чувствуешь?
Она молчала.
― Когда я думаю о тебе, ― хмуро пробормотал Драко низким голосом, тыкаясь бедрами в жар ее руки. ― Когда ты рядом. Я ничего не могу поделать, Грейнджер. Я падаю. И я не могу выбросить тебя из головы. Не могу… У меня мысли путаются, блин. ― Он задышал быстрее. ― Ты это понимаешь, Грейнджер?