— Сказать по правде, эта картина дерьмовая. Просто дерьмовая. Если бы он из себя что-нибудь представлял, разве стал бы он заниматься этим за гроши? — Без предупреждения, он плавным движением руки запустил портретом в стену, в разные стороны брызнуло стекло.
Шелли подняла картину, собрала разбитое стекло.
— Она хорошая, Харри, — сказала она, желая в это верить и не вполне способная сделать это. — Она хорошая. А твое мнение ничем не лучше моего. — Она ушла в ванную и с силой захлопнула за собой дверь.
Через несколько минут за ней пришел Харри.
— Слушай, мне, конечно, не следовало так швырять эту картину. Давай я все исправлю, вставлю новое стекло, сам сделаю. Может, она и не так плоха. То есть, я хочу сказать, какого черта, мне она вроде как нравится…
Она кинула на него осторожный взгляд.
— Ты серьезно?
— Конечно, серьезно.
— Ты больше не сердишься?
— Не-а.
На лице Шелли быстро появилась улыбка.
— Тогда давай пойдем гулять, займемся чем-нибудь.
— Ладно, ладно. — Потом подозрительно: — Чем, например?
— Ну ты помнишь, такие маленькие лодочки на заливе, Харри, — ответила она, подходя к окну. — Иди сюда, посмотри. Их называют парусниками, как морскую рыбу. Я всегда хотела попробовать на них поплавать, Харри. Давай покатаемся, пожалуйста.
— Ну, ладно. Но запомни: если я сказал, что мне нравится картина, это не значит, что тебе нужно повсюду таскать с собой этого… этого типа Морри. Не забудь, кто здесь оплачивает все счета.
Она рассмеялась.
— Не забуду…
— И сними ко всем чертям эти проклятые шорты!!!
Саманта проснулась одна, и проснулась от страха. Плохой сон, резкий черно-белый сон.
Она снова маленькая девочка, живет на военной базе вместе со своими родителями, в одном из тех наспех выстроенных в стиле ранчо домишек — с тонкими стенами, — которыми армия обеспечивала своих полевых офицеров.
Она устроила праздник, свой праздник, но никто не пришел. Никто из детей, которых она пригласила, не пришел к ней. Никто из ее друзей. Она садится во главе длинного, красиво украшенного праздничного стола, на лице у нее слезы. И в этот момент она понимает, что у нее нет друзей, ни одного друга.
Саманта натянула простыню до самой шеи, подогнула ноги, свернулась клубочком — так же, как она делала, когда была маленькой. Даже сейчас этот сон казался ей явью, реальным событием ее сегодняшней жизни. И она была напугана, напугана точно так же, как в тот самый день много лет назад. Даже потом, став старше и приглашая к себе гостей, она могла различить в себе признаки, остатки того, давнишнего страха, что к ней никто не придет, что она останется одна на своем пустынном и никому не нужном празднике.