Обнявшись, они лежали под джакарандой, теперь полностью одетые, дремали в объятиях друг друга. Форман зашевелился, его глаза открылись; Грейс проснулась, удивленно и одобрительно изучила его профиль. Они поцеловались.
— Я люблю тебя, — сказал он небрежно и легко.
Грейс не ответила.
Он снова поцеловал ее.
— Скажи, что ты любишь меня.
Она колебалась.
— Я думаю, я еще не готова сказать это.
— Почему нет?
— Я не уверена.
— Я же уверен, а почему ты — нет?
— Ты быстрее меня. У тебя более быстрые рефлексы, более быстрый ум.
— Это верно. Я намного умнее.
— Быстрее — не обязательно умнее.
Форман сел и зажег сигарету, чувствуя, что снова быстро становится рассудительным, сдержанным и трезвым.
— Осторожность угнетает меня, — пробормотал он. — Где эта чертова армия? — Он сделал глубокую затяжку. — Я люблю тебя, и это только правильно, что ты будешь любить меня в ответ.
— Любовь с незнакомцем? В самом деле!
— Ты только что имела секс с этим незнакомцем.
— Секс с незнакомцем — да. Но любовь? Дай мне шанс, Пол, не просто ради меня, но для того, чтобы я смогла быть для тебя большим, чем сейчас, чтобы дать тебе больше.
Он пристально посмотрел вниз, на покинутую, обезлюдевшую деревню.
— Я не жалуюсь. Кроме того, ты даешь мне намного больше… Тем не менее я прихожу к выводу, что объективные свидетельства по моему делу не носят убедительного характера.
— Прошу тебя, не надо заниматься самоуничижением. Это тоже не очень убедительно.
Форман резко повернул голову, чтобы посмотреть Грейс в лицо.
— Для меня — убедительно. Я всегда считал, что человек имеет некое внутреннее обязательство сделать все, что в его силах, что сделать меньше является самоубийственным, если не сказать дешевым.
— Ты ведь очень хорошо умеешь делать то, что ты делаешь?
Форман покачал головой.
— Я никогда не совершил ничего, чем мог бы потом гордиться.
— Эта картина…
— Да, эта картина. Я старался заставить себя поверить, что смогу превратить ее в нечто особенное, но так и не смог внутри себя принять это убеждение за чистую монету. Это фильм Бристола, он был его с самого начала и всегда будет таким. Я знал это, знал все время, но не хотел мириться, не хотел верить, не хотел смотреть правде в лицо. Я начинаю думать, что я даже плохой ремесленник. Так, дилетант, не более того.
— Я не верю этому.
— Поверь этому. Я делал ловкие, добротные, остроумные рекламные ролики на телевидении, и я сделал ловкий, добротный остроумный фильм, который назывался «Самый последний мужчина». Бристолу он понравился, и он приехал за мной. Таким оно и было, окончательное суждение обо мне. Я должен был это знать. Я пытался взвалить всю ответственность на Бристола. Он, конечно, не прелесть, но и мой личный дьявол. Мне просто нужен был козел отпущения для моих собственных недостатков. Черт, я стал его alter ego