Волей-неволей Гобиндолалу пришлось обратиться к нему. Этих нежных губ должно было коснуться дыхание садовника!
— Нет, господин, не смею! — проговорил садовник. Если бы Гобиндолал приказал ему жевать камни, садовник сделал бы и это в угоду своему господину, но коснуться этих нежных, манящих губ! Садовник даже вспотел. — Нет, не могу, господин! — повторил он. Садовник сказал правду. Если бы Рохини после этого ожила и, как прежде, надменно надув губки, стала ходить за водой мимо садовника, ему пришлось бы навсегда покинуть сад. Свой заступ, лопату, ножницы и грабли — все побросал бы бедняга в пруд и кинулся бы следом за ней, а может, и утопился бы в синих водах Баруни. Не знаю, об этом ли подумал садовник, во всяком случае, он отказался наотрез.
Пришлось Гобиндолалу самому решиться. Он приказал садовнику поднимать и опускать руки Рохини, а сам, приложив свои губы к мягким пунцовым губам Рохини, стал вдувать воздух ей в легкие.
В это время Бхомра с палкой в руках гонялась за кошкой. Однако получить удар предстояло не кошке, а самой Бхомре!
Почти целых два часа садовник поднимал и опускал руки Рохини, а Гобиндолал усердно вдувал воздух ей в рот. Дыхание становилось все ровнее и ровнее. Рохини вернулась к жизни.
Как только Рохини ожила, Гобиндолал заставил ее выпить несколько капель лекарства. Оно прекрасно подкрепляло силы, и через несколько минут Рохини окончательно пришла в себя. Она увидела, что находится в красивой комнате. Ощутила на лице своем дуновение свежего ветерка, проникавшего через открытое окно. В стеклянной лампе слабо мерцал огонек, и в сердце ее так же слабо разгорался свет жизни. Она оживала от напитка, поднесенного Гобиндолалом, она возвращалась к жизни, упиваясь звуком его голоса. Сначала дыхание и сознание, затем зрение, наконец, память и речь постепенно вернулись к Рохини, и она проговорила:
— Я умирала, кто спас меня?
— Не все ли равно? Ты жива — это главное, — ответил Гобиндолал.
— Зачем вы спасли меня? Неужели вы настолько меня ненавидите, что противитесь даже моей смерти?
— Зачем тебе умирать?
— Неужели и на это я не имею права?
— Никто не имеет права на грех. А самоубийство — это великий грех.
— Я не знаю, что грешно, что нет. Некому было меня учить этому, — горячо заговорила Рохини. — Я не признаю ни греха, ни добродетели. За что мне такое наказание? Я не сделала ничего плохого, а так несчастна! Грех меня не пугает. Я все равно покончу с собой. Жаль, что вы заметили меня. Но в следующий раз я постараюсь не попадаться вам на глаза.