Зимние каникулы мы добросовестно тратили на горки. Лыжи, санки, картонки.
Вспомни нас, время, облепленных снегом, краснощеких, вопящих… редкий день обходился без пурги, когда хочется хотя бы ненадолго забежать в подъезд, посидеть в морозной полутьме, выравнивая дыхание.
Однажды порыв ударил в нас с какой-то особенной силой, и почти все развернулись к ближайшему корпусу.
– Эй, доходяги! – донеслось сквозь свист.
Не все и не сразу, но обернулись.
– Замерзли?
На вершине снежного холма затаптывал папиросу сорокалетний дядька в стильном бушлате ВВС. Сапоги его были подвернуты белой изнанкой наружу.
– А хотите, шалаш научу делать?
– Хотим! – закричали мы. – А из чего, из веток?
– Не из веток, бакланы, а из снега.
– Хотим.
– Эх, бакланы… Ну-ка, дай картонку, – попросил пришлец ближнего из нас.
Движения его были молниеносными. Кривоного семеня, он подбежал к сугробу, наметенному у дубовой рощицы, и кинулся на снег, прокатившись по нему несколько раз. Дурак, что ли, начали думать мы и бросили, почуяв в его движениях обусловленный и заученный смысл.
Дядька сноровисто взял картонку в обе руки и резкими движениями, как-то особенно подсекая со всех сторон, стал вырезать из умятого снега кирпичи. На картонке он относил их на утоптанную вершину горы и ставил в круг.
Мы были заворожены этой древней пляской.
Минут через пятнадцать он выложил три ряда… Когда успел? Каждый из рядов выкладывался кирпичиками поменьше предыдущего. Мы увидели, как смыкался свод… Граненая, из снега выступила половина исполинского яйца высотой до метра.
– Тащи вон ту суковину, – крикнул мне раскрасневшийся строитель. Я притащил с края оврага длинную ветку с черными, словно сожженными ноябрем листьями. Дядька обломал ее два раза и на коленях влез в снежный дом. Там он сложил древесный треугольник узелком и чиркнул зажигалкой… Помедлив, ветка затрещала, и дым от нее потек в потолочное отверстие.
– Лезьте по очереди.
Хозяин сидел у огня напротив входа по-турецки. Мы, стараясь не прижиматься к стенам, смотрели, как оплавляется снег. Капли заструились по стенам, смерзаясь в ледяное покрытие. Бесчисленные блики заплясали по нашим лицам.
– Ну, как шалаш?
– Ой, здорово! – зашептались мы.
– По-чукотски «иглу» называется. Эх, баклажата… – Дядька встряхнул пачкой «Беломора», и папироска ладно легла в кривогубый рот. Тут мы увидели его пальцы. На тыльной стороне ладони всходило солнце с лучами, меж которыми, четкие и нерушимые, были выдолблены по-живому цифры: 1957. Сами фаланги были в перстнях.
– Тепло? – спрашивал хозяин.
Мы поняли, что он с Севера. Человек, оказавшийся там, всегда возвращался с метками.