– …компании. Мы оплачиваем половину стоимости рейса.
– Не весь рейс.
– Вы хотите полную сумму? Основания?
– Мы хотим, чтобы планы завоза были исполнены в соответствии с обязательствами.
– Это невозможно.
– Так ли?
– Не будем заниматься словесными упражнениями.
– Не будем. Вы списываете людей. Реки уже во льду. Это же голод!
– Я повторяю…
– У вас мать в Уэллене!
Стало тихо.
– Это что-то меняет?
– Для человека – меняет.
– Не думал, что здесь будут апеллировать к человечности в такой, я бы сказал, откровенно мелодраматической форме.
– А к ней иначе не апеллируют. Жизнь, молодой человек, знаете ли, сплошная мелодрама.
– Вот как? А по-моему, вестерн.
– Это в Москве, может быть. И в некоторых перекособоченных мозгах. Я не дам вам уморить людей, слышите?
– И что же вы сделаете?
– Я? Я просто поеду к вашей матери и расскажу ей, как вы себя ведете. Пусть она расскажет это соседям, пусть они разнесут это по всей Чукотке… Вот что я сделаю. И попробуйте после появиться там. Вас проклянут, если уже не прокляли. Но шансы отмыться еще есть. Ваше слово решающее. Вы…
Волопасов рассмеялся. Как мальчишка. Запрокинув голову за подлокотник глубокого «гостевого» кресла. Легко поднялся и пошел к выходу…
Остановился:
– Я жду конкретных предложений еще тридцать часов. После пересмотреть решение будет невозможно.
Дверь за ним закрылась, но переглядываться стали только через минуту.
В замызганной привокзальной (дальше можно и не описывать, все они одинаковые) столовой, ныне «чебуречной», или как ее там, куда я захожу поиграть в нарды и выпить коньяка, под вечер слякоть и много народа. Звучит что-то усредненно-восточное. Неторопливо потягиваю битый спирт со жженым сахаром, пускаю дым в пыльные лампы. Окна цветного набора тусклы и призваны скрыть российскую действительность от заезжих глаз. Здесь отдыхают, вспоминая далекую родину. И я ее вспоминаю. Далекую, да не за горами, а за годами.
Партнером оказывается пират с красочно проведенными бровями и глубокими вырезами на щеках. Он не шепчет на зары, и это значит, что он настоящий зарист (тот, кто выкидывает нужное усилием воли). Иии-ииии-лля-иии… – «шешу-беш»! (шесть-пять!) – он достиг края и забил место (играем в длинные, где нельзя бить, и оттого больше смысла и удовольствия), «дор-чаар» – занимает две луны у меня под носом, «сэ-як» – прикрывает последний выход. Мне теперь нужен «оэн» (проигрыш, в отличие от «марса», не совсем позорный, если играешь с настоящим заристом).
Так же крепко сидели передо мной мои непостижимые родственники из Баку, Еревана, Тифлиса, так же метали кости, так же со стуком ставили, протянув руку через доску – увесисто, с волчьим азартом, блеском из-под бровей. Нарды, похоже, хозяина – расписные, лаковые, турецкие, привезенные оттуда, с родины.