– Взял Эдинбург, закрепился на высотах. Ультиматум Черчиллю послал, – донеслись голоса.
– Испания как, не реагирует?
– Посол отмалчивается.
– Это хорошо. Опомнятся – поздно будет.
В рядах зашевелился одобрительный ропот.
– Товарищ Сталин требует от нас предельной быстроты реакций на меняющуюся обстановку. Пока наступаем в Северной Америке, обнажаются, конечно, слабые места – гарнизонное администрирование, дерганый график поставок. В Европе голод, товарищи, хозяйство разрушено, восстанавливается с огромным трудом. Господа австралийцы и примкнувшие к ним новозеландцы в войну вступили из классовой солидарности. Их хваленая фортификация практически не представляет никакой угрозы. Бутафорией я ее не назвал бы, но и опасаться особенно нечего, учитывая и агентурную работу, и наши успехи в общем. Проблема сейчас, видимо, стоит в основном кадровая, но непосредственно действующей армии она на данный период времени, полагаю, не касается. Наше дело – грамотно воевать. Персональные приказы у ординарца. У меня все. Вопросы?
Вскоре в зале не осталось никого, кроме Жукова, и только глухая канонада напоминала, что на окраинах еще дерутся с рассеянными национальными гвардейцами из бывших копов. По улице прогрохотала самоходка, за ней почему-то – полевая кухня на рязанской кляче с вытаращенными от напряжения глазами…
– Тащ командующий, к вам тут местные, говорят, по срочному делу, – доложил адъютант.
– Проси.
Вошедший был полон и черняв. Сняв широкополую шляпу, он распахнул бежевый длинный плащ, под которым виднелся бостоновый костюм. Начищенные штиблеты сияли оскалами пуговок. «Гладок, нэпман…» – подумалось Жукову.
– Мы представляем общину, – перевел лейтенант с косым пробором. – Порядок в городе…
Жуков слушал рассеянно. Его тревожила Ставка. То, с какой непреложностью Рокоссовского оставили в Европе, могло означать…
– …при определенных материальных затратах, – закончил вошедший.
– Скажи – я подумаю.
Лощеный вышел. Маршал устало сел в кожаное кресло. Громадность событий вмещалась в него с трудом. Весь мир… Таких побед, да еще вот так, с ходу, русское оружие еще не знало. Весь мир. Он мало верил во все эти диалектические материализмы, считал их скорее мистикой, замешенной на самовосхвалении, втайне не доверял бодрым реляциям, полагаясь на голые ресурсы, которыми надо было лишь умело распорядиться… Вера его была – русское оружие да русский солдат, которым был он сам. Но тут он и сам терял голову – целый мир планетарного масштаба лежал под ногами победоносной Красной армии, возглавляемой им шестой год войны, целая планета сдавалась под алое знамя победы, и он не мог отделаться от клочьев волшебного тумана, застилавшего порой его воображение: он не понимал, что будет дальше.