Когда я вышел из «Ребийона», ледяной дождь немного привел меня в чувство. Небо словно обозлилось на людей. Ливень стоял стеной, молотя по фасадам. Народу на улицах было немного. Я, как мог, жался к стенам, прикрываясь обеими ладонями будто маленьким зонтиком. Вспомнил о Жозефине в каталажке, которая, должно быть, проклинала меня, обзывая по-всякому. Думаю, что при этой мысли я даже слегка улыбался.
Я добрался до станции, промокнув до нитки. Ноги замерзли, но мысли уже не путались. Несмотря на выпитое, голова перестала кружиться. Почтовая карета уже стояла на месте, и вокруг нее размахивало руками множество людей, явно злясь на капитана инженерных войск, который пытался что-то возразить. Я подошел поближе. Военный всех урезонивал. Мужчины грозили кулаками. Более покорные женщины терпеливо ждали, застыв столбом и не обращая внимания на дождь. Тут кто-то тронул меня за плечо. Оказалось, наш священник, отец Люран.
– Вернуться невозможно… Дорогу перекрыли из-за войск. Два полка отправляются на фронт сегодня ночью. Посмотрите сами…
Сначала я их и не заметил. Но стоило кюре указать рукой, видел уже только их: десятки, сотни человек, может, больше, которые молча ждали с винтовкой на плече и вещмешком на спине, словно окружив нас и почти теряясь в сгущавшейся темноте. Пустые глаза, ни слова, ни жеста. Казалось, они не замечали дождя. Словно армия теней. Хотя это были те же ребята, которые весь день бродили по В… от бистро к бистро, как животные в поисках водопоя, горланя песни, выкрикивая всякие мерзости, расстегиваясь в борделях, шатаясь с литровой бутылью в руке и поддерживая друг друга за локти. Теперь уже никто не смеялся. Все стояли как чугунные истуканы. Глаз не было видно, они словно превратились в черные дыры, глядящие на изнанку мира.
– Идемте, – сказал мне кюре, – здесь бесполезно оставаться.
Я последовал за ним, как автомат, а капитан все еще пытался успокоить озлобленных людей, которые сегодня вечером не могли вернуться домой и уткнуться животом в свою большую постель.
Штаб уже не в первый раз перекрывал дорогу. Надо сказать, что она была довольно узкой и в жалком состоянии, вконец разбитая за три года грузовиками и копытами множества кляч. А когда готовилось наступление, ее совсем перекрывали из-за движения колонн, которое порой длилось весь день и всю ночь, беспрерывно, безостановочно – процессия унылых муравьев по ухабам, медленно идущих к распотрошенным остаткам своего муравейника из земли и металла.