– Слушай, Зуев, у тебя ведь нет выбора. Выйти сухим из воды ты не сможешь, и сегодня вопрос стоит так: либо мы, либо они. И это значит, что или ты делаешь то, что я тебе скажу, или мы забираем кольцо, а эту процедуру ты, скорее всего, не переживешь. Помни, Зуев, твоя жизнь зависит только от тебя. – На мгновение усталая грусть в глазах Рогожкина сменилась выражением хищным и холодным.
Его взгляд буквально пронзил меня насквозь, привнося в душу страх и ощущение нависшей над моей головой смертельной опасности. Я отпрянул, содрогнувшись и чувствуя, как на запястье свинцовой тяжестью наливается кольцо вероятности. А в следующую секунду все исчезло. Федор снова смотрел на меня устало и чуть-чуть улыбаясь.
– Ну, бывай, Зуев. До завтра.
Он тяжело поднялся, скривился и извлек из кармана предмет, похожий на портсигар. Из портсигара появился шприц, наполненный какой-то буроватой дрянью. Рогожкин быстро сдернул колпачок с иглы и умело всадил шприц себе в плечо. Я поморщился. Не наживаемся на людских пороках, значит? А сам колет себе какую-то мерзость.
Федор облегченно вздохнул и зашвырнул пустой шприц в кусты.
– И последнее, Зуев. Не пытайся от нас сбежать. Скрыться от Братства ты не сумеешь даже на Северном полюсе. А, кроме того, у нас ведь останется твоя жена.
Он ушел, а я еще долго глядел ему вслед, сжимая кулаки и пытаясь унять бурлившую во мне ярость. Сейчас я даже пожалел, что в том бумажном пакете оказался не пистолет, а всего лишь печенье. Так хотелось всадить этому уроду пулю между лопаток… И потом будь что будет.
А-а… Мать вашу…
Беззвучно матерясь, я медленно поднимался по лестнице, любуясь оставленными на стене после перестрелки глубокими выбоинами. Сбитая пулями штукатурка хрустела под ногами. Блин, сколько дней уже прошло, а убрать никто так и не удосужился.
Я остановился перед дверью, украшенной несколькими наспех приколоченными фанерными заплатами. Но по крайней мере дверь была на месте – я помню ее валявшейся на полу после того, как несколько психованных молодчиков ворвались в мою квартиру. Теперь она снова висит на вывороченных петлях. Наверное, Иванович помог, надо будет при случае поблагодарить. И за то, что навещал меня в камере, – тоже. Ольга вот ни разу не была, хотя, может быть, ее и не пустили.
Подняв руку, я негромко постучал. Звонок не работал – в этом я уже успел убедиться.
За дверью царила настороженная тишина. Ни звука. Я уныло кивнул. Ольгу можно понять. Она там сейчас одна. В разгромленной квартире, испуганная, дрожащая, шарахающаяся от каждой тени. Сейчас небось сжалась в кресле, боится даже глаза поднять. Я бы на ее месте так себя и вел. Или, что вероятнее, вообще под кровать забился.