Вороненый ствол ровно поблескивал в солнечном свете. Тяжелая рукоять удобно лежала в ладони. В Управлении этот пистолет до сих пор наверняка числится как потерянный в старом городе, но на самом деле… На самом деле вот он, в моих руках, готов нести смерть любой нечисти. Вторую и окончательную смерть.
Положив пистолет на колени, я потер подбородок.
Так, что там еще? Пояс с его комплектом порошков и бутылочек? Ну, соль я, положим, найду на кухне. Бутылка со святой водой стоит на окне. Деревянные колышки — последнее и самое действенное средство против вампиров — тоже где-то были. Основной набор я как-нибудь соберу. Да если бы и не собрал — беда невелика. Ухитрялся же я раньше ходить без пояса. И ничего. До сих пор вроде бы жив.
Хуже всего с мечом. Мой удобный, привычный, надежный и недоступный клинок остался в Управлении, и подобрать ему достойную замену будет не так-то просто. Но и тут не все так плохо, как кажется.
Ухмыльнувшись, я ногой выкатил из-под кровати холодно блеснувший в лучах утреннего солнца меч. Конечно же, эта катана рядом со стандартным оружием чистильщиков смотрелась бы более чем неуклюже: слишком тяжелая, несбалансированная, лишенная столь опасных для нечисти серебряных накладок. Но все равно это было лучше, чем ничего. По крайней мере, с кухонным ножом мне бегать не придется.
Я натянул куртку, сунул за пояс пистолет, забросил за спину кое-как втиснутую в потертые ножны железную чушку, по недоразумению называвшуюся мечом. Еще раз огляделся, подмечая, не забыл ли чего. Взглянул на застывшую в мертвенной неподвижности стрелку часов.
И захлопнул за собой сухо щелкнувшую замком входную дверь.
О предстоящей прогулке за город я думал как о чем-то решенном. Плевать на запреты. Плевать на то, что мне недвусмысленно приказали не выходить из дома. На все плевать! Что мне теперь, весь день торчать на балконе и облаками любоваться?
Схожу и вернусь. Если повезет, никто даже не узнает.
Улицы Мира и Липецкая, угловой дом… Ровные линии виденной только мельком схемы незримым маяком пылали в моем мозгу… Третий этаж, вторая дверь направо.
Размеренно и неторопливо шел я по городской улице. И люди расступались передо мной, освобождая дорогу.
Я был чистильщиком. Пусть и пошедшим против своего начальства, против позволения церкви, возможно, даже против самого Господа. Но я был чистильщиком. И никто не отнимет у меня призвание, пока я сам не захочу сбросить эту ношу.
Не доходя нескольких кварталов до северной границы городского периметра, я покинул широкий проспект и свернул на боковую, куда менее людную и гораздо более запущенную улицу. А потом и вовсе перебрался во дворы, проходя мимо заросших сорняками клумб и укоризненно взирающих на меня грязных окон домов. Здесь, в непосредственной близости от защитной стены, заселенных домов было мало. Да и жили в них в основном те, кто либо не имел средств на приобретение нормального жилья, либо по какой-то своей причине не хотел этого делать: то есть беднота, сумасшедшие и преступники.