— Да, твоя бабушка, девонька, тоже не могла влиять на всех. Одному становилось плохо, если она ему зла желала, а другому это было что водицей на гуся лить… Василия своего ведь она могла бы так скрутить, что он и не поднялся бы. Наверняка же, ненавидела его, когда с топором на него шла, однако же, он и не заметил ничего. Конечно, это потому, что любила она его все равно, но ведь тех лиходеев, что пытались чести ее лишить, она никак любить не могла, и все ж таки удавалось ей справиться только с половиной из них. И тебя ведь, родимая моя, наверняка, мужчины преследуют, а? Вижу, преследуют… Вот тебе еще один дар, а может и не дар, может, проклятие ваше — женщины вашего рода, для некоторых мужчин, словно мед для пчел…
Коробка упала на пол, я вздрогнула и проснулась. Шею и спину свело, и я несколько минут, постанывая, пыталась восстановить кровообращение, массируя онемевшие места. Бросила взгляд на часы — оказалось, еще только шесть часов утра. Я отправилась в кухню. Постояла секунду посреди комнаты и вернулась обратно, в гостиную. Зачем-то открыла шкаф и уставилась в его недра невидящим взглядом. Медленно прикрыла дверцу, слушая скрип петель. Села в кресло, с которого встала пять минут назад и тут же вскочила. В груди зрела какая-то неприятная тяжесть, грозящая лопнуть и разлиться по всему телу. Я внезапно остановилась, сознав, что это такое. Имя это этой тяжести — одиночество. Мне было невероятно, невозможно, катастрофически одиноко. Так одиноко, что хотелось поднять голову и взвыть на луну. Я подняла голову.
— Нет, не луну, на люстру, — мрачно хмыкнула я, но выть передумала. А тяжесть переместилась теперь в область желудка. И была вполне осязаемой, не метафорической. Подступила тошнота. Я схватилась за живот. Это что еще такое? Под ногой что-то хлопнуло — конфеты! Нет, уже не конфеты, а пустая коробка. Ёлки, я сожрала в один присест всю коробку конфет! А плотность конфетного населения в этой коробке была на редкость большой. Еще бы меня не тошнило… Впрочем, через несколько минут мое состояние значительно улучшилось, и я, зажав подмышкой измятую коробку, снова отправилась на кухню, съесть чего-нибудь несладкого.
Жуя неизменный бутерброд с колбасой, я задумчиво поглаживала коробку, в которую я почему-то вцепилась как в спасательный круг. Саша… Саня… Рыжий… Вот поросенок, бросил меня спящую, а не подумал о том, каково мне было проснуться одной, в темноте! Я скривила губы в ехидной усмешке, смеясь, впрочем, над собой. Черт, что ж такое? Что за потребность такая в нем? Откуда?