— Целовала! Обнимала! А ты думал, что я из страха покорилась тебе? Что же делать, как жить мне, ежели хоть и погубил ты моих родных, хоть и отнял все, а люб ты мне… Люб ты мне, слышишь, проклятый! А ты… Где ты был? Ты все годы по войнам да по шатрам. У тебя наложниц не счесть, они тебе дороже и жены, и сына! Ты его, кровинушку свою, видел-то всего несколько раз! Простить не можешь ему, что он внук Рогволода? Что в нем кровь благородная и чистая? Что в нем моя кровь течет? Или своего брата, которого ты обидел и обманул, вспоминаешь, когда его видишь? Будь проклят ты во веки веков! Глаза бы мои на тебя не глядели!
Владимир молчал некоторое время, угрюмо мерил широкими шагами светлицу. Наконец повернулся, окинул жену тяжелым взглядом.
— Не глядели бы, говоришь? Знаешь ли ты, каков закон? Знаешь, какой ответ держать тебе?
Рогнеда молчала, и Владимир, больше ни слова не говоря, развернулся, чтобы уйти.
— Погоди, князь! — воскликнула Рогнеда, и Владимир, пораженный, остановился. Неужели дочь Рогволода Полоцкого будет молить о пощаде?
— Погоди, — повторила она тише. — Не иди ни к кому… Сам ведь говоришь о законе! Я княгиня киевская… Только ты можешь казнить меня!
— Вот ты о чем… Ну что ж… Таков закон, и такова воля… — Рогнеда смотрела на него огромными, полными муки глазами. — Знать, так тому и быть. Оденься как подобает и жди меня. Я буду скоро.
— Князь, никогда тебя не просила. Сейчас, перед смертью, прошу… Дозволь мне увидеться с Изяславом. Дозволь обнять его…
— Не дозволю. Негоже наследнику княжескому прощаться с матерью-убийцей, руку на его отца поднявшей!
— Помилуй, князь, не будь таким жестоким! Казни меня, я противиться не буду! Дозволь попрощаться с сыном!
— Я буду скоро, — повторил Владимир и вышел из светлицы.
Некоторое время Рогнеда сидела неподвижно, словно в оцепенении. Затем встала, подошла к огромному сундуку, обитому металлическими пластинами, с трудом подняла массивную крышку. С самого, казалось, дна извлекла платье тяжелое, парчовое, расшитое драгоценными камнями, серебром и золотом, — свое свадебное платье. Подняла руки — и простая льняная сорочка упала к ее ногам. Не спеша омыла себя прохладной чистой водой и облачилась в праздничный наряд. Надела уборы, из далеких земель привезенные, еще отцом даренные, — ожерелье, кольца, браслеты… Волосы убрала, на ноги — сапожки сафьяновые…
«Вот так, — промолвила, оглядывая свой последний наряд. — Сдается, хорошо, сдается, ладно. Но неужели я так и не увижу Изяслава? Нет, великий князь, тут не бывать твоей воле».
Она приоткрыла дверь и выскользнула наружу. В тереме было тихо и пусто. В этот предрассветный час даже челядь спала, и Рогнеду никто не видел, когда она, не привлекая к себе внимания, но и не таясь, шла в покои сына.