Звуки в пустыне разносятся очень далеко, но отдаются лишь бессвязным эхом, так что смысла слов почти невозможно разобрать. И Риба безмерно обрадовалась этому, поскольку вовсе не горела желанием узнать, что Тодд о ней думает.
И хотя она направлялась туда, где совсем недавно стоял мужчина, вокруг по-прежнему не было видно ни единой души. Пришлось взобраться еще на несколько дюн, прежде чем Риба снова оглянулась, но заметила лишь Тодда, освещенного последними багровыми лучами солнца и медленно шагавшего к машинам, выглядевшим не крупнее, чем камни в один карат, рассеянные по узкой дороге.
Риба подождала, пока Тодд сядет в машину и включит зажигание. В воздухе заметно похолодало, стоило солнцу опуститься за горизонт. Она медленно обошла очередную дюну. Ничто не шевельнулось, кроме ее тени и ветра. Никого. Ни одного человека, только груды песка в багряном свете. Вокруг лишь покой и красота.
На западе горы казались мерцающими глыбами черного хрусталя на фоне рубинового неба, а на востоке светились нагромождениями прозрачного розового льда, устремленными вверх острыми шпилями и башнями, переливающимися в сумерках. Каждый цвет и оттенок обладал ясностью и чистотой драгоценного камня, словно буйная огненная сердцевина непроницаемо-черного опала.
И Риба находилась в самом центре хаоса красок.
Она не поняла, когда начала плакать. Сначала слезы падали теплым летним дождем, но вскоре превратились в бурный поток, немилосердно сотрясавший ее тело, бросивший Рибу на колени. Она пыталась взять себя в руки, перестать рыдать, но так и не смогла. Куда девались самоконтроль и железная воля, так поддержавшие Рибу после смерти Джереми! Все пропало, смылось, а на их место пришли ледяная пустота и жгучая тоска. Риба рухнула на песок и беспомощно всхлипывая, обняла себя, как ребенок, лишь смутно сознавая, что ее поднимают руки незнакомца. Только оказавшись у него на коленях, она поняла, что ее нежно укачивают, а мягкий глубокий голос шепчет на ухо утешительные добрые слова.
Риба пыталась заговорить, рассказать о Джереми, но смогла выдавить сквозь слезы лишь несколько слов:
– Я л-любила его и теперь он м-мертв.
– Pauvre petite <Бедная малышка (фр.).>, – тихо пробормотал он, и голос его был словно теплый бархат, окутавший волосы. Знакомая французская фраза разрушила последний бастион сдержанности, так тщательно возводимый Рибой. Невнятно, прерывисто застонав, она обняла незнакомца и дала волю скорби. Его пальцы запутались в ее волосах, осторожно вынимая резной гребень из слоновой кости, скреплявший тугой узел на затылке. Медово-золотистые пряди рассыпались по ее плечам и рукам мужчины. Он медленно гладил шелковистые локоны, удерживая ее сильными руками, утешая, безмолвно сочувствуя.