— Письмо письмом, а так-то лучше: повидаться, поговорить.
— Говорить долго не придется. Отпустили переодеться. Пришить подворотнички, погоны… Через час построение — будет смотр. И пойдем дальше. А вам придется возвратиться, на дорогах патрули, не пустят: прифронтовая полоса.
— Вернемся, вернемся, не пугай уж. Как люди — так и мы. Ты нас еще из Марьинки гнал, а люди вон аж куда пришли. Вот видишь, мы и пригодились. А так куда б ты свою одежу дел? Выбросил бы? А костюмчик хороший еще, вернешься — на первое время сгодится. Да и ему вот, — кивнула на Алешку, — ходить не в чем… И куфаечка еще почти новенькая.
Гурин улыбнулся — конечно, хорошо, что они пришли. Вот только с обмотками никак не совладает. И шинель в скатку скатать не может, там старшина показывает, как это делается, а он возле мамки…
— Я пойду, мам. Вы тут посидите. Я еще, может, прибегу, попрощаемся. — Он встал, разогнал под ремнем складки на гимнастерке, надел пилотку. — Ну как, похож на солдата?
— Похож… — сказала мать. — На прежнего Васю не стал похож… — И заплакала.
Прощаясь, торопливо вытирая слезы и целуя сына, мать вдруг что-то вспомнила, сунула руку себе за пазуху и вытащила оттуда три бумажки, скрученные в тугие трубки, словно папиросы. Гурин сначала так и подумал — папиросы — и удивился: он ведь не курил, а тем более при матери.
— Ой, хорошо, что вспомнила!.. Возьми вот и выучи наизусть, — таинственно и строго сказала она.
— Что это?
— Возьми, — повторила мать, чуть смутившись. Тихо пояснила: — Молитвы это. Для тебя списала. Одна от огня, другая от стрелы, значит — от пули, и третья от злых людей. Возьми, сыночек…
— Да ну что вы, мама! — возмутился Гурин. — Позор какой — молитвы! Меня же засмеют! Вот придумали… Что я, бабка верующая? Смешно прямо!
— Возьми, — умоляла она. — Кто тебя увидит… А вдруг поможет? Кто знает…
— Не надо, не возьму я. «Кто увидит»! Самому стыдно: в кармане молитвы! Смешно…
— Да что же тут такого?
— Перестаньте, — отмахнулся он досадливо и отступил от матери. — Я побегу… До свидания…
И он побежал. Оглянулся, а мать так и стоит с протянутой рукой, и в ней скрученные в трубку молитвы.
«Ну, придумала мама! Что это с ней случилось?.. — удивлялся Гурин. — Она же неверующая…»
Прибежал в роту, а там уже построение идет. Старшина Грачев в который раз пересчитывал новичков, и всякий раз одного не хватало.
— Кого нет? — спрашивал он у солдат. Те поглядывали друг на друга, пожимали плечами: не настолько еще узнали друг друга, чтобы сразу сказать кого. Да к тому же — в обмундировании все, непривычно, сами себя не узнают, не то что соседей. — Ну-ка, разберитесь как следует. Еще раз по порядку номеров рассчитайсь! Так… Одного все-таки нет. Кого нет?