Черное море! Но почему оно «черное»? Оно ведь голубовато-зеленое… Но какое… безбрежное!.. У Гурина не хватает не то что слов, а просто воображения определить, какое оно, море, по своей сути? Как небо: огромное и таинственное. Это там, где-то на той стороне этого же моря, Турция, а вот если вдоль берега плыть — Румынию увидишь, Болгарию, а влево — до самого Кавказа — море и море! Огромное оно все-таки, и это чувствуется по его дыханию — спокойному и величественному.
_______
Одесса тоже в развалинах, особенно окраина, промышленные предприятия — все повержено, превращено в груды обломков. В центре разрушений меньше, солдаты глазеют по сторонам, задирают головы на многоэтажные красивые дома. В центре города, в сквере, их расположили на отдых, а лейтенант снова, как и в Николаеве, ушел уточнять маршрут. В Одессе как раз цвели каштаны — дерево дотоле Гуриным не виданное, но много раз слышанное — каштан, каштаны. Плод его видел где-то на рисунке, а может, даже и в руках держал: гладкий, коричневый, неправильной формы шарик величиной с грецкий орех. А вот само дерево — о нем даже понятия не имел какое… И вдруг вот оно, перед ним, цветущее! Он лежит на спине и удивляется этой необыкновенной красоте — ведь это и не дерево вовсе, а богатая люстра, наподобие той, что он видел когда-то в церкви. А их, этих люстр, здесь вон сколько, и представляется ему сквер этот большим зеленым храмом с зажженными светильниками. «Боже мой! Сколько же на свете разного дива дивного! Вот взять пальмы, тоже не видел. На них растут плоды — кокосовые орехи величиной с голову… Побывать бы везде, посмотреть бы, узнать…»
— Кончай ночевать! В колонну по четыре — становись! Р-равняйсь! Смир-рно! Шагом марш!
Четко, все разом, даже сами удивились, шаркнули каблуками по гулкому асфальту, прошли несколько метров в ногу, потом зачастили, задробили, перешли на вольный шаг.
Прощай, Одесса! Впереди опять дорога — желтая, пыльная, куда-то она их приведет…
К вечеру дорога привела солдат в очередную деревню на ночлег, а утром они уже шли по земле другой республики, где жил другой народ, который разговаривал на незнакомом языке, и одеты люди были необычно: в высоких бараньих шапках, в длинных вышитых белых сорочках, поверх которых надеты были жилеты; на ногах то ли белые носки, то ли онучи, намотанные на манер солдатских обмоток, обуты в самодельные постолы из сырой кожи с длинными ременными шнурками, завязанными повыше щиколоток. Молдаване. Они приветливо улыбались и вместо воды приносили в кувшинах холодное виноградное вино. Солдатам это понравилось, и вскоре не было ни одного, которого бы не мучила жажда, когда на горизонте показывалось очередное молдавское село. Лейтенанту через старшину пришлось проявить строгость и запретить подобный «водопой», тем более что уже близок был конец путешествия — впереди где-то маячил пересыльно-распределительный пункт. Но и от того, что выпили, настроение у солдат поднялось: одни шли веселые, разговорчивые, лихие, готовые в огонь и в воду, другие резвились, как дети, подтрунивали друг над дружкой, подшучивали, затеяли игру «угадай, кто сбил шапку».