Но лейтенант, прежде чем объявить отбой, приказал разбудить всех и предупредил, что здесь прифронтовая полоса, поэтому два человека все время должны бодрствовать — часовой и дневальный. Часовой — на улице, а дневальный должен следить за огнем. Дежурить будут все по очереди — всего по полчаса, не больше. Часовые сменяют друг друга на улице, не покидая поста. За временем следит дневальный: пришло время — будит очередного, тот садится дежурить у огня, а сам идет сменять часового. Часовой, отдежурив, ложится спать.
— И прошу смотреть в оба, — сказал Исаев строго. — Тут шуточки в сторону. Фронт рядом, в нашем тылу может шастать немецкая разведка. Наткнутся на часового-ротозея и перережут всех, как котят. А одному, который в полушубке, засунут кляп в рот, руки назад — и будь здоров, потащили «языка». Кто первый на пост? Так. Бери автомат и шагом марш.
Гурин хотел крикнуть свою фамилию, да не успел, опередили. А так бы хорошо было: отдежурил бы с самого начала и спи потом спокойно до утра. Не вышло. Но ничего, невелика беда, и улегся на твердые бодылья. Локтем, бедром раздвинул их, устроил себе гнездышко, улегся поудобнее, натянул воротник шинели на голову и тут же провалился в глубокий сон.
Дежурить досталось ему в самое глухое время — между двумя и тремя часами ночи.
Вышел, взял автомат у часового, повесил себе на шею. Не успел оглянуться, как его напарник уже убежал в хату. Остался Гурин один.
Ветер завывает на разные голоса, стучит оторванными воротами, воет в трубе соседской хаты, поскрипывает какой-то доской, будто силится отодрать ее, шумит деревьями в саду, и каждый звук настораживает Гурина, заставляет вздрагивать. Вглядывается он в темноту — там будто тени какие-то прыгают, словно один за другим кто-то улицу перебегает. Напрягся Гурин до предела — весь превратился в слух и в зрение, пока не убедился: метель играет, ветер порывами бросает снежные космы. Облегченно вздохнул Гурин и пошел заглянуть за угол хаты — вдруг там кто-то подкрался и караулит его. Прислушался, выглянул осторожно — никого. Быстро оборачивается, идет в обратную сторону и вдруг видит: кто-то стоит вдали. Не стоит, а движется! Нет, кажется, стоит… Вроде нагибается. Нет, стоит, только покачнулся. Ждет чего-то, наверное, заметил Гурина и затаился. Василий натянул тугой затвор, поставил на боевой взвод, ждет, что тот будет делать. А он все стоит. И тут на миг редеют тучи, становится светлее, и Гурин ясно увидел — столб. «Тьфу, откуда он взялся? Ведь не было же…»
А ветер все воет, воет, деревья в саду шумят, голые ветки лязгают друг о дружку — трудно различить посторонние звуки. Как долго тянутся двадцать минут! Лучше бы по часу стоять, да не одному, а вдвоем. Все дело, наверное, в том, что у них всего один автомат на всю группу. Хорошо хоть, дневальный бодрствует — живая душа за дверью, в случае чего — быстро тревогу поднимет.