Исповедь лунатика (Иванов) - страница 108

о вашем местонахождении здесь. Пока он был уверен, что вас доставят к Анне Карен, но было решено, что находиться в таком маленьком городе, как Какерлакарвик, для вас будет опасно, даже если вас поселят в комнате у Анне Карен или у ее брата. Здесь безопаснее. Сюда полицейские приехать не могут, они не могут забрать вас из церкви. Я лично говорил с пастором. Вчера вечером… Он был, конечно, в ужасе, потому что не подозревал, что вы будете тут, он предполагал, что все-таки вы будете где-нибудь в другом месте. Но я его успокоил, объяснил ему, что вы тут в безопасности. Иначе мы поступить не могли… Вы же согласитесь со мной: в таком положении мы все оказались – нас вынудили обстоятельства!

Дангуоле ему поддакнула: да, да, обстоятельства…

– Вот я и сказал, в подобных обстоятельствах церковь иначе поступить не может. Надеюсь, он понял, о какой церкви шла речь. Я боюсь, как бы он не подумал, что вы находитесь в Крокене, в крокенской церкви… Он долго не понимал, зачем я к нему приехал. Смотрел и спрашивал: «А почему вы ко мне приехали? Решайте со своим пастором!». А потом я сослался на Анне Карен и ее мужа, ее муж – местная знаменитость, лыжник, марафонец, чемпион, он имеет своеобразный авторитет в Какерлакарвике, и тут пастор уступил, согласился… В субботу он приглашает вас к себе, хочет поговорить с вами… если я правильно понял… я уточню…

Я проводил его до машины и, пожимая руку, все-таки тихонько выразил свои сомнения: неужто правда в церковь полицейские не могут войти и забрать нас?.. неужели правда достаточно сидеть нам в кирке и никто нас не тронет?.. или на всякий случай мелом круг начертить, как Хома Брут?..

– Круг? Мелом? Зачем? Ах, это ваше воображение разыгралось… Нет, нет, не бойтесь, в церковь – полиция – никогда. Полиция никого не может забрать из церкви. Вы тут в полной безопасности, в полной безопасности… Ничего не бойтесь! До скорой встречи! Договорюсь с пастором и…

Через неделю мы оказались у пастора. Нас привезли на кладбище, провели в большую каменную церковь (удивительно, городок с гулькин нос, а церковь, как наша Нигулисте!), представили сухощавому пастору лет шестидесяти пяти, с длинным носом, узким лицом и седой челкой, он был сильно похож на футбольного тренера Непомнящего конца девяностых. Нас усадили на скамеечку в глубине просторного, как вся наша кирка, притвора, попросили ждать. Мы ждали, смотрели, как пастор облачается в мантию… Я такое видел впервые; ему помогал молодой человек; всё было очень церемонно – ни одного слова. Дангуоле сидела набрав в рот воды. Когда он ушел, она сказала, что второй раз видит церемонию с облачением, и добавила: что католики, что баптисты – одна хрень. Кафедра находилась на балкончике, куда вела узенькая винтовая лесенка, судя по звуку шагов – она тоже была каменной. Оттуда, сверху, пастор казался очень большим и важным, соответственно и вещи, о которых он говорил, звучали с особенной значимостью. Он говорил о концентрационных лагерях, о бомбах, о гибели маленького человека, попавшего в паутину отношений больших игроков мировой сцены, долго проповедовал, уловить все тонкости его извилистой речи мне не удалось, а затем, спустившись на землю, сняв жабо и крест, будто сняв с себя груз неба и ответственность за все сказанное или даже сняв с себя вообще всю святость, видимость которой он создавал пышными словами, вибрирующим голосом и медленными важными движениями, он вдруг моментально озаботился проблемами земными. Переодеваясь в мирское – от пиджака до пальто, – он и в лице менялся: в нем просыпался привычный глазу мимический синтаксис обывателя, личность, которую он некоторое время держал под замком, одна из тех, что мнется в очереди у кассы супермаркета; личность, которая переживает за здоровье своего тела, когда ждет результаты анализов; та самая личность, которая пьет травяной чай, пережевывая с вафлями и клубничным вареньем новости. Это был обыкновенный человек, у него была обыкновенная голова, в ней были какие-нибудь краны, трубы, горшочки для цветов, краска для амбара. Он