— Ты думаешь, так я буду в большей безопасности?
Она взглянула на меня, сопроводив слова едва уловимой кривой усмешкой.
— Ну, по крайней мере по части медведей.
Она кивнула и взглянула на банки, которые продолжала держать в руках:
— Сельдь, тушеное мясо и горох для вашей светлости.
Я махнул рукой:
— Пусть будет так.
Она нашла консервный нож и принялась за дело, добавив:
— И я остаюсь.
— Черт бы тебя побрал!
— Ты насильно затащишь меня в самолет и доставишь в Ивало? — спокойно спросила она. — Только пальцем притронься ко мне, и я через суд заставлю тебя платить миллион долларов.
Я проворчал:
— Повторяю еще раз: не нужно было вам давать право голоса, — и отправился искать банку, которая заменила бы мне стакан. С помощью виски я надеялся как-то привести мысли и чувства в относительный порядок.
Мы принялись за еду, и я поставил на печку старый, закопченный кофейник с водой.
Я никогда не понимал, как финнам удается варить лучший кофе в мире даже из того сорта, какой был сейчас в моем распоряжении. До их умения мне было далеко, но все же удалось сотворить нечто вполне пригодное для питья. Общеизвестно, что англичане готовить кофе не умеют.
Потом мы расстелили спальный мешок на дверном пороге, сели на него и стали пить сваренный мною кофе.
Ветер утих, среди суровых елей, окружавших хижину, воцарились тишина и покой, подобные затаенному дыханию, рождающие чувство одиночества.
— Ты любишь эти края? — спросила она.
— Это очень своеобразная любовь. Сродни спокойному и прочному браку без взаимных претензий и громких восторгов.
— Мне кажется, эти леса таят в себе таинственную колдовскую силу.
Она задумчиво смотрела куда-то в глубь чащи, и я знал, что в ее дебрях она видит невысокую, плотную фигуру своего брата, который всегда в полной гармонии с самим собой; видит, как он шагает с ружьем на изготовку, ведя какую-то собственную игру, пытается преодолеть дремучее, враждебное противодействие леса.
Я плеснул виски себе в кофе.
— Весьма таинственную. У лапландцев бытует множество поверий о шаманах, ведьмах и знахарях, не меньше, чем в Конго.
Глядя на лес, я сделал маленький глоточек из банки. У меня было двойственное чувство к Лапландии. Меня восхищало это спокойное величие лесов, но я отнюдь не испытывал той трепетно-восторженной любви к ним, которая присуща всем аборигенам от рождения. А летая над лесом, воспринимал его как огромное пространство, на котором невозможна аварийная посадка, и даже те просветы, которые вроде бы могли сгодиться для этой цели, оборачивались или огромными оврагами, или грудами валунов.