– Уилл, я…
– Амелия! Вот ты где, – неожиданно слышим мы голос отца и одновременно вздрагиваем. Невил выглядывает из-за двери и, хмурясь, продолжает: – Помоги своей матери и девочкам с завтраком. Уилл, ты мне нужен у гриля. Колин уже начал жарить первую порцию мяса. И будьте так добры, проявите должное внимание к нашим гостям, – заканчивает папа, особенно подчёркивая последние слова. Статная фигура скрывается в дверном проёме, и мы заметно выдыхаем. Понимая, что момент упущен, я лишь касаюсь её руки напоследок, совершая нежное скольжение по костяшкам её пальцев. Закусив губу, она медленно отстраняется и уходит в дом, оставляя за собой лёгкий шлейф своих цветочных духов.
***
Целый день как в замедленной съёмке. Разговоры тянутся нескончаемо долго. Дружеская болтовня, вкусная еда с углей и любимый допрос дорогой тёти. Всё это хорошо, но, определённо, в меру. Когда же вечер постепенно наступает на пятки, озаряя зеленый лес красным солнечным отливом, нервозность моя в разы повышается. Я не слышу ничего: ни шёпота Розали над ухом, ни напускного радушия в голосе Колина, ни даже добрых наставлений отца по поводу моей будущей профессии фотографа. Всего лишь вовремя киваю и беспрекословно соглашаюсь со всем их мнениями. Меня волнует лишь впадинка между грудей моей девочки, которую открывает лёгкая майка на бретельках, и то, как они высоко вздымаются, стоит лишь мне послать ей глубокий взгляд. Все эти лёгкие, едва заметные касания наших пальцев под столом, чересчур частые предлоги, чтобы потереться плечом друг о друга. Мы так и норовили прикоснуться: рукой, боком, локтем, взглядом. Да чем угодно, лишь бы почувствовать себя хоть на толику ближе.
Меня пробивает сладкий озноб, когда эта маленькая вертихвостка проходит мимо. Как она намеренно виляет своими бёдрами и на один короткий миг её губы трогает хитрая ухмылка. Признаться, я знаком со многими чертами её характера, но впервые столкнулся с этой – искрящейся изнутри, игриво-грубой. Таящей в себе столько разных оттенков: от нежного светлого чувства и до дикой похоти и развязности. И они все отражаются в ней. В моей капризной мордашке.
Тяжело. Это невыносимо тяжело: усыплять в себе рвущееся наружу чувство, нежность, что прорастала из моего мужского и неотёсанного характера аккуратным цветком. Следить за своими эмоциями и держать их под контролем. Всё беспрестанно держать под бдительным наблюдением: мимику лица, равномерность дыхания и распутство, которое так и плескалось в моих глазах.
Наконец отец допивает свой бурбон и, потягиваясь, желает всем спокойной ночи. В доме постепенно гаснет свет, а все гости начинают отправляться по своим комнатам. Подходят к концу постукивание чайными чашками, рассказы былых времён и разговоры о завтрашних планах. Остаётся только ленивое томление после насыщенного дня, тёплых посиделок в беседке и суетливой уборки посуды.