Я беру регистрационный журнал.
Смотрю в журнал. Я ошеломлен. Не верю своим глазам.
«8.30. — гостиница «Феникс» — Максаков — в морской порт».
Далее следует номер такси.
— Как мне найти шофера этой машины? — спрашиваю у диспетчера и, должно быть, выгляжу очень возбужденным. Ах, как это просто! Диспетчер пододвигает к себе микрофон, который стоит перед ней на столе, и приказывает шоферу немедленно явиться к ней.
— Адреса я не знаю, но помню, куда ехать, — через десять минут рассказывает мне шофер. Разговор со мной ему особой радости не доставляет, но он сознательный, поэтому терпеливо несет свой крест. — Я ждал возле «Феникса» пассажира. Они вышли почти одновременно. Она прошла немного вперед, но вдруг повернула обратно. Я к тому времени уже уложил чемоданы пассажира в багажник. Она мне показала записку с адресом и спросила, могу ли я ее туда отвезти.
Я сказал, что сперва надо отвезти первым пассажира, который заказал такси, в морской порт.
— Далеко это? — спрашиваю я.
— Далековато, — отвечает шофер и заводит мотор. — Километров тридцать будет. Это одна из тех дачных колоний, которые построили на болоте.
Потом мы договариваемся, что тот дом, в поселке он мне покажет, и мы медленно проедем мимо него, но по дороге я передумываю.
Прошлой ночью выпало много снега. На проселочной дороге, куда мы сворачиваем с шоссе, по обе стороны навалены сугробы снега, проезжая часть настолько узкая, что двум машинам тут не разъехаться. Вскоре на обочинах дороги появляются голые березки и заснеженные дома.
— Вон, впереди… Тот желтый забор…
Дом большой и красивый, из трубы медленно поднимается белый легкий дым.
— Остановите! — вдруг говорю я. Шофер недоуменно глядит на меня и останавливает машину.
Калитка не заперта. К дому ведет протоптанная в снегу тропинка. На углу дома под номером большая медная табличка, на которой фамилия владельца протравлена готическими буквами «Вильям Аргалис». Стучусь.
Мне навстречу выходит мужчина лет сорока пяти со стаканом в одной руке и бутылкой коньяка в другой. Он хорошо одет, у него красное, немного одутловатое лицо, поэтому относительно возраста можно и ошибиться. В его поведении много надменной самоуверенности, которая характерна для алкоголиков, живущих в достатке.
— Вы не скажете, где тут живет Целминьш? — спрашиваю я.
По моим расчетам он должен недоуменно почесать затылок, но вместо этого он приглашает меня в комнату.
— Целминьш живет… — Он ставит бутылку и стакан на стол и показывает через окно на стоящий вдали какой-то дом. — Вон та крыша с антенной… Но я не думаю, что он там живет сейчас. В такую пору в собачьей конуре, каких здесь полно, не выдержишь… Только у меня здесь порядочная постройка… Я однажды рассержусь и спалю все эти халупы, чтобы не портили пейзаж.