– Значит, я не родилась, – вот разочарование-то. – А просто ничего не помню.
– Никаких сомнений.
Я прошлась по беседке, вороша ногой старые листья. В горле запершило.
– Ты тут? Знаешь, нам надо все время говорить, чтобы мы чувствовали, что рядом. Ну, в смысле, кто где. Видать, какое-то чудо случилось. Я не понимаю, какое. Я вообще, наверное, не очень-то умный. Говорю, в детстве мало книг читал, моя мама всегда этим была недовольна. Все больше мне животные нравились. Вот волков гонять я умею.
Он помолчал.
– Даже если бы мама твоя хотя бы так же нашлась, как и ты. Я был бы самый счастливый. Я бы зал, что она живая. Даже если бы я никогда ее не увидел…
Я услышала, как он хлюпнул носом. Мне стало неловко. Я вот маму совсем не помню. Да я вообще никого не помню. Ээээх…
– Я, кажется, простыла.
– Климентин не мог простудить тебя, только не он. Климентин у нас с тобой в крови. Это все волки. Ворюги. Прохиндеи. Держали ребенка в плену. Я попрошу бабушку сделать тебе горячее питье.
– Да нет, волки теплые…, – начала было снова я возражать, но уже без особого пыла, поняла, что бесполезно спорить, но вдруг осеклась. – Как это, в крови?
– Жужа, девочка, я был бы рад с тобой поговорить еще. Но у меня дела. Если бы только ты могла поехать со мной… Как обычно. У трех прудов сегодня свадьба. Люди ждут что я буду там, выпью чарочку, потанцую может, немного, скажу слова молодым. Пойдем? Посмотришь…
– О, спасибо. Думаю, я хотела бы тут погулять… Все здесь новое, понимаешь?
– Ты все это так любила. Ты обязательно вспомнишь. Вот уж для кого, для кого, а для тебя замок был настоящим домом.
Вдруг он замялся. Зашелестел одеждой.
– Хочу поцеловать тебя, обнять. Скажи, где ты стоишь?
Замешательство. Я спряталась за беседку. Сдавленным голосом соврала.
– У входа.
Раздался нежный чмокающий звук, будто кто-то тихонько, но настойчиво втянул в себя воздух. И тяжелый вздох.
– Ты почувствовала что-нибудь?
– О да.
Мелкое лукавство. Нет, я бы очень хотела почувствовать. Хоть что-то.
– Походи по замку. Погуляй у реки. Но пожалуйста! Не суйся в лес. Дальше старой вишни ходить не стоит – заблудишься.
Следующие несколько дней я и правда бродила по пустому замку, мрачному и старому, трогала вещи, безуспешно толкала плечом двери, тыкалась носом в пыльные окна, рассматривала картины, спускалась в подвал. Мне не было весело или хотя бы спокойно. Все это навевало тоску по чему-то такому, чего я и сама не понимала. Все двери до одной были плотно заперты, вокруг ни души. Еда и огонь в камине возникали в моей комнате сами по себе. Больше бабушка не пыталась говорить со мной, или я ее не слышала. Моя жизнь проходила в полной тишине. Наверное, это бабушка принесла мне теплое питье для горла – горячий, сладкий гоголь-моголь. И снова ни звука – хоть бы скрипнуло что-то или кто-то крикнул. Только птичий щебет по утрам, шелест штор от легкого ветерка. Даже река не плескалась, а текла величественно и степенно. Голоса отца я тоже с тех пор долго не слышала. Никто не топал по лестнице, не шумел, не пыхтел и не сопел у меня над ухом. Пахло пылью.