Генерал невольно подумал и о своей армейской молодости. Хотелось добиться куда большего, но годы прошли в тревожных событиях, иной раз достигавших предельного накала. Хорошо еще, что вот довелось помочь народу в лихую годину, иначе и вовсе бесполезно бы пропал весь запал, как у некоторых его сверстников. И за то следует поблагодарить судьбу, что не разменял молодость на звонкую монету житейских удовольствий и мещанских благ. Нет, молодость твоя принадлежит народу вся, без остатка. А как же иначе?..
* * *
Оставались не дни, а часы до полного разгрома группы армий «Южная Украина». Между тем генерал Фриснер получил сразу пачку радиограмм, в которых велеречиво сообщалось, как «штурмовые отряды» дивизий, оказавшись в полном окружении, вышли на прорыв близ Ганчешты и сегодня опрокинули мощный заслон русских западнее этого небольшого населенного пункта.
Фриснер готов был поверить в чудо. Ему рисовалось, как эти отряды выходят к берегам Прута, действуя на партизанский манер, заимствованный у тех же русских. Да пусть воюют как угодно, в конце концов! Только бы побольше живой силы выбралось в Трансильванию, а там и Венгрия рядом.
Фриснер не понимал и не мог понять, что настоящая партизанская война возможна лишь в интересах народа.
Все его нервические восторги по адресу новоявленных «штурмовиков», которые «по-партизански» сражаются с превосходящими силами красных, вызывали у штабных офицеров снисходительные улыбки.
Командующий то и дело повторял теперь, что всего важнее выиграть время для создания оборонительного рубежа в Венгрии, что вся стратегическая суть на юге именно в этом. Но ни он сам, ни его приближенные ничего не могли сделать, чтобы помочь тем, кто «выигрывал» для них время. И если они все еще не улетели в Будапешт, то разве только потому, что боялись гнева фюрера, который приказал держаться на восточных склонах Карпат. И теперь Фриснер нетерпеливо ждал подходящей «летной погоды», чтобы историки не обвинили его потом, что он преждевременно покинул тонущий корабль… Наверное, завтрашний день будет последним. Пора бы уж…
Светало.
Над окрестными пшеничными полями и виноградниками, над зеленой родниковой лощиной между пологими увалами, над проступающей в белесой дали кромкой западного горизонта — над всей благодатной бессарабской землей, в какую сторону ни глянь, грузно поднималась теплая густая испарина и на высоте жаворонкового взлета становилась кипенно-белым утренним туманом.
День обещал быть погожим. Над Сарата-Галбеной курчавились тугие ранние дымки: они вертикально ввинчивались в небо и там уже терялись из виду, смешиваясь с плывущими облачками. Кое-где за ломаной линией немецких окопов, отрытых кое-как, плескались над овражками и вербными куртинами прогорклые дымы полевых кухонь. Это было странно, что немцы собирались еще тут завтракать и пить свой эрзац-кофе.