...Начинают и проигрывают (Квин) - страница 112

— Вы что здесь, Щукин?

— Милисия всегда на посту, товарищ лейтенант, — отрапортовал браво.

И тут же сообразил: ведь я-то знаю, что здесь вовсе не его участок. Склонился к самому уху, сообщил доверительно:

— Кума тут у меня, в столовой на стансии. Ну, отходы всякие, шелуха картофельная. Коровку держим, малые детки… А вы?

— Да вот уехать не могу.

Лисьи глазки сощурились:

— Организуем, товарищ лейтенант. Я счас. А вы пока погончики того, амунисию…

План Щукина был прост и нахален. Я стал «арестантом», Щукин и еще один милиционер, которого он откуда-то приволок, не наш, со сросшимися черными бровями, очень свирепый на вид, — моими конвоирами.

— Пропусти! Пропусти!

Народ расступался. Вслед шелестело жалостливое бабье: «Молоденький!» Одноногий моряк озадаченно сдвинул на затылок свою бескозырку. Я сгорал от стыда, опустив лицо и втихомолку проклиная швейковские замашки Щукина.

Конвоиры благополучно провели меня сквозь свалку у двери вагона и втиснули на третью полку в серединном отделении. Щукин торопливо сунул в изголовье мой планшет, немецкую сумку, в которую я сложил провиант, арестованному не полагалось иметь при себе таких вещей. Сказал громко для сведения самоотверженно атаковавших свободные полки пассажиров:

— Чтоб смирно лежал — ни вправо, ни влево! А на место доберешься, чтобы в первый же день в милисию заявился, а то устрою тебе веселую жизню!

И стал продвигаться к выходу против бурлящего потока, поставив чернобрового впереди себя вместо волнореза…

Поезд набрал скорость, жаркие страсти трудной посадки поостыли. Я долго лежал без сна, спиной к проходу, и прислушивался к обрывкам долетавших снизу разговоров.

— Кисть ампутировали… А на второй всего три пальчика уцелело…

— Что там делается — ума не приложу; в сводках ведь не сообщают. Едем, как не ехать — родные же места. А приедем — вдруг одни развалины…

Кто-то пугал полулегендарной «Черной кошкой»:

— Они поезда останавливают. Зеленый свет в семафоре мешком накроют, под красное стекло — карманный фонарь. Машинист, понятное дело, сразу на тормоза. И они грабить…

Старый грузин, со слипшимися, как войлок, седыми волосами, звал сына — того занесло в другой конец вагона:

— Отия! Отия!…

Отия… Так звали шофера нашей дивизионки — мы стояли рядом с редакцией на отдыхе. Веселый, белозубый, с узенькими черными усиками. Он приладил к своему грузовику шкив типографской машины, и задняя полуось, вращаясь, приводила в движение печатный станок. Поднимет Отия зад трехтонки домкратом, включит мотор и сидит в кабине, грузинские песни поет. Кончит петь, командиры подразделений знают: готова газета, можно почтальонов за свежим номерком посылать.