Подмигнул на прощанье и сильными резкими толчками понес свое изуродованное тело…
Энск был не больше нашего города, но гораздо уютнее, с парками и проспектами, застроенными настоящими городскими домами с балконами, эркерами и колоннами. После привычных бараков и серых однотипных учрежденческих зданий они мне казались архитектурным совершенством.
А вот люди такие же. Озабоченные лица, ватники, старенькие, разлезающиеся платки, те же, что и у нас, вытертые шинели. Да, поистрепался, пообносился народ за войну — здесь, среди пестро-веселых — розовых, зеленых и голубых домов это особенно бросалось в глаза.
Почтамт помещался в пятиэтажном здании со шпилем и арками. Неряшливыми заплатами из чуждого материала выглядели огромные, забитые фанерой окна первого этажа — где взять стекла такого размера? Когда строили, никто не рассчитывал на войну.
Не желая привлекать внимания многочисленных посетителей, я прошел прямо в кабинет начальника, и через какие-нибудь четверть часа девушка, ведавшая корреспонденцией до востребования, уже показывала мне расписку в получении телеграммы, на которой округлым женским почерком было четко выписано: «Богатова».
Вот тебе раз!
— Вы ее случайно не помните? Какая она из себя? Может, что-нибудь бросилось в глаза?
— Что вы! У меня ежедневно проходят сотни — раз ее упомнишь?
— А почему выдали ей? Телеграмма ведь адресована Васину?
— Значит, была доверенность…
Что ж, розысками Богатовой придется заняться позднее. А теперь — в госпиталь!
До войны здесь размещался санаторий. Каменный главный корпус и много маленьких бревенчатых домиков, похожих на деревенские избы. Склон горы, поросший черно-зелеными елями, небольшое озеро — красиво! Был когда-то и деревянный забор, украшенный резными узорами, но его разнесли по кускам, на дрова. Уцелели лишь ворота и рядом с обеих сторон по нескольку досок — их, вероятно, не решались трогать из-за опасной близости часового.
У самого часового вид не ахти: ободранные ботинки, шинель собрана спереди, вся в каких-то странных складках снизу доверху, словно ее жевала корова. Но бдительность на уровне: остановил и не пустил дальше, хотя я ему убедительно доказал, что могу пройти и справа, и слева, и со стороны горы — нигде, кроме как здесь, у ворот, никакой охраны.
Больше, чем мои доказательства, подействовали удостоверение и командировка — в ней было сказано, что я направляюсь в энский госпиталь.
— Идите, ладно.
Часовой, все еще недоверчиво присматриваясь ко мне, опустил, наконец, свою грозную трехлинейку с примкнутым штыком.
Первым долгом — к начальству!