— Можно вас на два слова? — обратился к Тиунову.
Предупредил, что не сегодня-завтра вернется на работу Андрей Смагин. Тиунов изменился в лице.
— Допускать? — спросил он встревоженно.
— Можно, но… — Обе бухгалтерши пожирали меня любопытными глазами. Пусть! Быстрее разнесется по комбинату. — В рейсы — ни под каким видом. Пусть всегда будет у вас на глазах. Ремонт, техобслуживание — не знаю.
— Понял, понял, — закивал диспетчер. — Значит, не то, чтобы все с него снято…
— Да вы что! — И, словно заминая разговор, обратился шутливо к Зинаиде Григорьевне: — Как вы тут без меня?
— Представьте себе, соскучилась, — рассмеялась она. — Вчера на ужин беляши давали, я ждала-ждала… Спросите у Лели.
Леля, та самая, носатая, подтвердила, бесцеремонно оглядывая меня:
— Ах, вы и есть лейтенант Витя?… Да, да, ждала! Я даже спросила: любовь? А она говорит: при такой разнице в возрасте?… Ничего, что я выдала, Зиночка? — И засмеялась низким клокочущим смехом, словно он исходил у нее из живота. — Кстати, где вы думаете встречать Новый год, лейтенант Витя?
— Еще не планировал, — ответил я нелюбезно; вислоносая мне не понравилась. — У меня пока другие заботы.
…В течение всего дня я названивал Глебу Максимовичу. Нет — и с концом!
Вечером забежал домой посмотреть ногу. Что-то там с ней неладно. Стянул сапог — носок, еще с фронта, вязаный, подарочный, в крови. Посмотрел рану. В одном месте открылась; наверное, сегодня утром, когда бегал, сильно ногу напряг.
Хорошо еще, дома был индивидуальный пакет из старых запасов. Перевязал, сменил носки на портянки, прошелся по комнате. Ничего, терпимо. Впредь надо поаккуратнее, а то как бы снова на госпитальной койке не оказаться.
Видно, Куранов не зря предупреждал.
Ворвался с воплем весь облепленный снегом Кимка.
— Принимают! Принимают! Через неделю вторая проверка — и все!
И так принялся расписывать сногсшибательный успех своего Фронта, что я не выдержал:
— Ай, твой пес! У него нюх только на еду.
Кимка обиделся:
— Да он что угодно учует! Не веришь?… Хорошо, мы тебе докажем, вот увидишь!…
На комбинат было еще рано. Чтобы скоротать время и заодно разработать тугую повязку на ноге, я отправился кружным путем, по дамбе вдоль излучины реки, к задним воротам — у меня был пропуск на территорию с правом прохода всюду.
Смеркалось, но темно еще не стало. Сугробы сделались синими, тихие домишки выглядели покинутыми; лишь в немногих тускло светились окна.
Загорелся свет и у Васиных — их домик стоял крайним в ряду. Наверное, Матрена Назаровна, больше некому.
В самом деле, когда я поравнялся с домом, на крыльцо вышла сама хозяйка и с ней молодая женщина в длинном, с мужского плеча ватнике, закутанная в черный платок. В руке у нее была швейная машинка.