Она разрыдалась и в истерическом припадке вцепилась руками в профессорскую бороду доблестного следователя. Эльза громко заголосила, ноги ее неожиданно свела судорога, и она почти повисла на бороде Тертышникова, который, впрочем, держался мужественно, можно сказать, стойко. Благодаря, видимо, присутствию за своей спиной портрета обожаемого монарха, его незримой, но очень значимой поддержке.
Автору этих строк пришлось потратить немало сил, успокаивая свою бедняжку-сестру. Наконец она смогла собраться с силами. Я взял ее под руку. Мы покинули здание полицейского управления.
Тогда я еще полагал, что полковник по какой-то нелепой случайности оставил нефритовую ручку в кабинете, когда собирался к Али Магомедду. Сразу после того, как мы очутились дома, и я сдал Эльзу на руки нашей матери, я пытался отыскать эту пишущую принадлежность в кабинете Подгорнова.
Перерыв ящики письменного стола усопшего зятя, обнаружил немало разнообразных вещей. В том числе: четырнадцать колод потертых игральных карт, двенадцать упаковок слабительного «Sagrada Barber», фуражку и свисток трамвайного кондуктора, три баночки средства от общей и половой слабости «Биола», огромный бинокль «Трейдер» с разноцветными линзами, два кусочка хрустального мыла «от Ф. Мюльгенса, поставщика многих Высочайших дворов» со следами передних и боковых человеческих зубов на поверхности, початую баночку со средством для предохранения кожи от загара, картонную коробочку с обгрызенными ногтями пальцев рук, подшивки «Журнала для женщин» за четыре последних года, разрозненные номера этого же журнала с начала выхода издания, множество пустых тюбиков из-под рыжей краски для волос «производства Зеегера», немецкую губную гармошку, пустую копилку-свинку, восемьдесят черных страусовых перьев, обширнейшее собрание английских открыток с полуобнаженными индианками, и еще 50 экземпляров брошюры профессора Гофмана «О преждевременных родах». Я, конечно, подозревал, что зять мой – человек не вполне нравственный, но не до такой же степени…
Удрученность, которую испытывал я от сделанного открытия, дополнялась разочарованием от того, что нефритовая ручка найдена мною не была.
***
Полиции дело об убийстве моего зятя казалось совершенно очевидным. Вскоре Тертышников передал его в суд. Начался процесс, на котором Али Магомедда обвинили в нескольких убийствах.
Общественное мнение в отношении пророка было настроено однозначно негативно. Газеты давали материалы о процессе под рубрикой «Ритуальные убийства», перед зданием суда ежедневно собиралась толпа, неоднократно порывавшаяся учинить расправу над Али. Московские обыватели не сомневались, что убийцей был пророк, в силу своих изуверских наклонностей подкарауливавший припозднившихся прохожих и наносивший им смертельные раны в глаз каким-то острым предметом. Теперь, после его поимки, в городе перестали страшиться злодея, лишавшего людей жизни таким экзотическим способом.