***
Два года спустя я укрепился в мнении, что покончил с полковником именно Велтистов, и не кто иной.
Летом 1919 года я служил в армии Главнокомандующего вооруженными силами на Юге России. Под мое начало передали санитарную команду, которая среди прочего должна была собирать тела убитых и предавать их земле. В части, непосредственно ведущие боевые действия, дорога мне была раз и навсегда заказана, поскольку в конце 1917 года я получил тяжелое ранение в Галиции.
Я был горд, что несмотря на мои недуги командование сочло возможным доверить мне столь ответственное и требующее больших затрат физической и умственной энергии дело, как «уборка» трупов. Высшие офицеры штаба армии, несомненно, знали, на кого можно всегда и во всем положиться.
Но если быть до конца откровенным, я, в определенной степени, завидовал Игорю, который в составе добровольческого полка, за чьими позициями и располагалась моя команда, принимал участие в сражениях.
Столкновения с врагом, надо отметить, носили весьма ожесточенный характер. Наши части наступали, но сопротивление большевиков становилось все более яростным.
Если еще несколько недель тому назад против нас действовали отряды, состоявшие, в основном, из мобилизованных крестьян, которые разбегались или сдавались в плен при первой же возможности, то к июлю картина коренным образом изменилась: против добровольческих частей были брошены формирования, чье ядро образовывали интернационалисты – латыши, венгры, китайцы, чехословаки.
Эти дрались не за страх, а за совесть. Дело нередко доходило до рукопашной. С каждым днем работенки моей команде, чей вклад в общее дело трудно преуменьшить, прибавлялось.
***
Однажды вечером, когда я в сопровождении адъютанта, большеротого бородатого тамбовского мужика Никифора Ржачникова, как мне тогда казалось – преданного, но как впоследствии выяснилось – вероломного, совершал обход только что занятых окопов неприятеля, среди множества убитых мое внимание привлек один русский красноармеец.
Человек относительно немолодой – возможно, из военспецов, коих было немало на той стороне – он лежал на спине, раскинув руки. И что поразило меня – один глаз у него был выбит. Не пулей, а каким-то холодным оружием.
Уже беглый взгляд, брошенный на рану, убедил меня, что она не является результатом сабельного укола. Вряд ли причиною ее стал и трехгранный штык: я видел немало ран, нанесенных им, и могу неплохо распознать их среди прочих.
Нет, определенно красноармеец погиб от чего-то другого. Я собрался было осмотреть его более тщательно, но тут красные начали обстрел поля, на котором развернулась возглавляемая мною команда.