– У каждого из этих людей имелись профессия, планы на будущее, каждый забыл про китайскую деревню…
Прачечник закашлялся, схватился рукой за грудь, корчась от боли. Я предположил было, что началась агония, но китаец собрался с силами:
– Один из офицеров, который руководил убийством деревни, – прачечник внимательно поглядел на меня, – был твой зять. И ты мне очень тогда помог. От тебя я узнавал, где и когда он будет. Благодаря тебе лучше следил за Подгорновым и быстрее убил. Впрочем, за его смерть ты на меня, наверное, не очень обижаешься. Да? – спросил Фун-Ли тихим голосом, в котором едва заметно прозвучала ироническая нотка.
«Обижался» ли я? В тот момент я просто не мог анализировать свои эмоции, чувства. Впервые в жизни перестал быть нормальным немцем, хотя и русским, но немцем, прежде всего трезвомыслящим немцем, и превратился в полубезумного слушателя.
Самого что ни на есть заурядного слушателя…
Судя по тому, что и Тертышников хранил молчание, он тоже не остался равнодушным к повествованию китайца.
– После революции, – продолжал Фун-Ли, – очень трудно стало: война, сумятица, никого не найдешь. А тут еще красные мобилизовали в интернациональную часть. Но мне это пришлось на руку. Военспецом в нашей дивизии оказался еще один офицер, участвовавший в уничтожении моей деревни… А затем я путешествовал по всему миру, Ведь ваши эмигранты по многим странам разъехались. А мне все тяжелее было их искать. Я старел. Да и, правду сказать, убивать все меньше хотелось. Просто ничего другого уже в жизни не осталось. Страшно было прекращать мою месть. И еще… Больше всего я боялся того будущего, что начнется с утра, которое наступит после ночи, когда от руки моей падет последний. Поэтому я решил убить это будущее.
Прачечник начал биться в судорогах, хватать ртом воздух, перевернулся на живот, уткнулся в скамейку лицом.
Вроде не дышит… Что ж, как говорится, мир праху твоему. Я немного пришел в себя и приготовился прочесть соответствующую молитву, но вдруг Фун-Ли повернул к нам голову:
– Я притворился обычным грабителем, когда напал на генерала Кузьмина и… дал ему выстрелить в себя. После убил. Меня в Шаолине научили воевать и будучи раненым. Они научили меня и выживать после ранений… Но эту науку я уже не применю.
– Вот и слава Богу, – прокомментировал заключительный тезис китайца Тертышников.
Он, похоже, уже немного восстановил свое весьма относительное душевное равновесие, нарушенное этой жуткой историей. Экс-следователь внешне был спокоен, лицо его выражало удовлетворение вполне профессиональным, хотя и запоздавшим на десятилетия успехом.