– Ты это… того… вставай… не дури… уйди к матери от греха…
Марина не шевелилась. Семён забеспокоился. Страшно стало, что переборщил, а вдруг как помрёт? Мысль обожгла, но и вывела из оцепенения. Глупости! Кто своих баб не бил? Тем более что за дело. И ничего, живут. Бабы вообще народ живучий. Ну, наподдал, не сдержался, что с того? В другой раз думать будет, прежде чем мужикам на шею бросаться. Он снова потряс жену за плечо: никаких признаков жизни. Семён испугался не на шутку, выбежал из дома и побежал к врачихе. Та была на месте, писала что-то.
– Что тебе, Семён? Что, как оглашенный, врываешься?
– Маша, беда! – Семён еле перевёл дух, – Маринка дома помирает! Беги быстрее, Маша!
Врачиха перепугалась, стала лихорадочно собирать чемоданчик.
– Да что случилось, Сеня?! Ты как не в себе.
– Не в себе я, Маша, не в себе, пойдём быстрее!
Семён летел впереди, врачиха семенила сзади, временами переходя на мелкую рысь. На полноватом лице испуг и недоумение.
Марину нашли на том же самом месте, где Семён её и оставил.
– Господи! Сеня! Да что это с ней?! Избил ты её, что ли? Да ты в своём уме? – Врачиха пощупала пульс. – Жива ещё. Сумку дай. И за что ты её так? – Семён протянул сумку. Врачиха достала шприц и быстро сделала укол. – В скорую звонить надо, в город везти. Надо же, а! Ты посмотри, что наделал, изувер! Я участковому сказать должна.
– Не говори, Маша, дело-то ведь семейное… сами разберёмся.
– Я вижу, как ты разбираешься. Чуть не убил девку. А вдруг у неё внутреннее кровотечение? Спасибо скажи, что дышит ещё. Перенеси хоть на кровать, не тут же ей валяться!
Семён поднял ставшее чрезвычайно тяжёлым тело жены и перенёс на кровать. Марина слабо пошевелилась. Семён укрыл её одеялом.
– Иди, Маша, скорую вызови, худо ей совсем…
– Хорошо хоть понимаешь, побегу. – Врачиха выбежала из дома.
Семён сидел у постели жены, держа за руку. Злость прошла, и он корил себя, что не сдержался. Может, и правда, знакомая приходила? Неужели Маринка такая дура, хахаля прямо в дом водить? Дурак он, дурак! Эх, да что теперь говорить! День трудный выдался, со вчерашнего дня дома не был, в соседнем колхозе торчал. А тамошний слесарь Ванька, как назло, про бабские измены всю дорогу рассуждал, и какие они коварные, эти бабы, и то, и сё! И нормальных, мол, нет теперь, все на передок слабы. Тьфу! Слушал он, слушал, завёлся даже. Ну сколько же можно! Но осадок нехороший остался, настроение испортилось вконец. Да ещё на фоне Васькиных речей про его собственную жену. А тут на тебе! Вино, конфеты, Маринка чумная какая-то… Вот и не сдержался, всыпал ей по первое число. Даже слушать не стал оправданий. Хоть, может, и не виновата она? Сердце у Семёна щемило от дурных предчувствий.