Костер горел ровно, почти без дыма. Воронцов приладил к палке котелок, вылил в него из фляжки остаток воды, заварил листьями земляники и молодыми побегами малины. Так учил дед Евсей. Таким он отпаивал его от простуды, когда Санька возвращался с ледяной горки домой с примерзшими к коленкам штанами. Что там теперь, в его родной деревне? Фронт остановился, и населенные пункты перестали выжигать подчистую. Если зимой не тронули, то, может, и уцелеют дворы. А если сожгли… Не раз его уже охватывала эта мысль, и всегда он старался поскорее отделаться от нее, занять себя чем-нибудь, чтобы не угнетать себя неизвестным.
Вверху зашумел ветер, солнечные блики среди берез и сосен исчезли, и немного погодя пошел дождь. Что ж, лето осталось позади. Август, как всегда, был сухим и жарким. На хуторе они успели сделать почти все, чтобы спокойно пережить зиму. За Зинаиду и детей Воронцов был спокоен. О дочери он почти не думал. Не успел привыкнуть к тому, что это его дитя. Да и гибель Пелагеи, которая по какой-то неведомой прихоти судьбы совпала с рождением девочки… Вначале, когда принял из рук Зинаиды тепленький живой сверток, в нем все задрожало. Он не мог насмотреться на Улиту. А потом и дрожь, и жалость стали исчезать. Видимо, сердце задеревенело. Зинаида это тоже замечала. Но ни разу не сказала ни слова о дочери. Только однажды, когда он сидел над распеленатой Улитой и смотрел куда-то мимо, она подошла и погладила его по плечу. «Ничего, Сашенька. Ничего. Потом…» Потом… Что она имела в виду? Что все еще наладится? Когда — потом? После всего этого кошмара? Будет ли оно, это потом? Странно, что о Зинаиде он думал больше. Монах Нил как-то, когда он поделился с ним своими сомнениями и заговорил о Зинаиде, сказал ему: живым — живое, а мертвым надо оставить хоронить своих мертвых…
Дождь стал проникать и вниз, пробивая листву деревьев тяжелыми, накопившимися вверху каплями. Но Воронцов знал, где выбирать место для костра. Они обломали нижние ветки огромной ели и устроились под ее плотным непроницаемым пологом. Точно так же зимой в окруженной группировке они устраивали лежанки для раненых. Человек способен вынести многое, порой немыслимое… Вода в котелке уже вовсю кипела, и Воронцов снял его с палки и поставил на сизые мерцающие угли. Погодя, когда котелок начал вспухать красновато-бурой пеной, он снял его с углей и накрыл полотенцем. Полотенце, снизу расшитое красными нитками, сунула ему в дорогу Зинаида. Его она и вышивала. Он даже не знал, что там было вышито. Да и теперь вышивка оказалась внизу, и рассматривать ее было недосуг.