Второй конвоир тут же залег и начал лихорадочно высматривать, откуда стреляли. Но уже через мгновение хлестнул второй выстрел, и пробитая его пилотка сползла на затоптанную дорогу.
Колонна остановилась, и, когда уронил голову и второй конвоир, половина пленных тут же ринулась к лесу. Остальные попадали прямо на дороге, обхватив руками головы. Выстрелы Воронцова поделили колонну на две части. И теперь обе части решали свою судьбу сами.
Воронцов вскочил на колени, выбросил из патронника пустую гильзу и заметил, как группа, человек семь, в которой были танкисты и тот, ради которого они пришли сюда, перемахнули через придорожный кювет и рассыпались по просеке. Но вдруг двое из них остановились и кинулись к лошади.
Выстрел рассек тяжелые мысли младшего лейтенанта Нелюбина как раз в то мгновение, когда танкист сказал, что больше тянуть нельзя и что, если он сомневается, то они побегут одни. Нелюбин вдруг увидел, как шарахнулся с дороги конь и как поволоклось под телегой зацепившееся за передок тело старшего конвоира. Вначале ему показалось, что их обстрелял самолет и что звука мотора он просто не услышал из-за контузии. В ушах опять гудело и покалывало, как от простуды. Но потом увидел, как дымок еще одного выстрела плеснул из-за куста, и человек в красноармейской гимнастерке встал из травы и передернул затвор винтовки. В следующее мгновение его сбили с ног и один из танкистов подхватил его за воротник и потащил с дороги на обочину. Там они кубарем покатились вниз, под насыпь.
— Уходим! — закричали ему в самое ухо. Или это он сам кричал кому-то:
— Уходим, братцы!
— В лес!
Нелюбин бежал вместе со всеми, перепрыгивая через кочкарник и березовые пеньки, стараясь не упасть и не угодить кому-нибудь под ноги. Но чем ближе они подбегали к лесу, тем очевидней становилась мысль о том, что и там, в лесу, без оружия они все равно беглые бараны, а не бойцы. И он отыскал лихорадочным взглядом бегущего рядом Григорьева и крикнул ему:
— Сержант, к повозке! Винтовку надо!..
И они побежали к повозке, опрокинутой неподалеку. Раненые копошились в кювете. Немец неподвижно лежал под передком, зацепившись ремнем за крюк. Винтовка висела на его окровавленной шее.
Нелюбин ловко, по-кошачьи прыгнул под телегу, сдернул с убитого винтовку. Григорьев тем временем расстегнул ремень с подсумком и кинжальным штыком.
— Ранец возьми! — рявкнул Нелюбин и выхватил из рук Григорьева ремень.
В лес они бежали уже вчетвером. Следом за ними какие-то бойцы вели выпряженного коня. На пленных они похожи не были. И уже в березняке, когда можно было перевести дыхание, он спросил их: