Так и решили. Справа и слева выставили охранения с целью вести наблюдение за дорогой и, в случае обнаружения опасности, тут же предупредить основную группу. В основную группу включили Нелюбина, Подольского, Калюжного, Григорьева и танкистов.
Нашли удобное место. Небольшая поляна. Посредине болотина, заросшая рогозом и камышом. Дорога ветвилась на три, а местами и на четыре колеи. Воронцов обошел всю поляну. Болотина оказалась сухой.
— Степ, — окликнул он Подольского, — на тебя ляжет основная работа. Затаишься здесь. Стрелять будешь в первых. Начну я. Мои — последние. Как только услышишь первый выстрел, пали по своим, пока патроны есть. Но не перемещайся. Чтобы ребята тебя не задели. Даже если они окажутся в стороне или отстанут.
— Все понял, командир.
Залегли. Затаились. Стали ждать. Воронцов побаивался, что могут подвести боковые охранения. Народ случайный, непроверенный. Испугаются, уйдут в лес. Оставалось надеяться на хитрость Кондратия Герасимовича. Нелюбин, расставляя охранения, наставлял людей так: товарищи бойцы, наша задача — захватить немецкий обоз, охрана небольшая, два ездовых и два конвоира, обоз везет продовольствие, в основном сало и прочие продукты питания, после выполнения задания все получат полное довольствие. Воронцов слушал инструктаж Нелюбина молча.
— Голодного солдата уставом не проймешь, — после, когда охранения ушли, рассудил Нелюбин и подмигнул Воронцову. — Не бойся, Курсант, не уйдут. Они этот обоз теперь зубами остановят.
Шло время, а на дороге никто не появлялся. Солнце переместилось на другую сторону дороги, тени осин опрокинулись на поляну, расчерчивая дорогу косыми полосками и размытыми пятнами, делая ее похожей на камуфляж. Пара воронов с натужным свистом пролетела вдоль проселка. Долго потом слышались упругие звуки их тяжелых крыльев. Воронцов проводил их взглядом и подумал, что не зря вороны летают вдоль лесных дорог. Когда вчера лежал возле Варшавки, несколько пар вот таких же грузных птиц протянули вдоль просеки, внимательно осматривая окрестность. Что ж, война меняет повадки даже таких древних птиц.
— Видал? — кивнул вслед воронам Степан. — Тяжелые, прямо «юнкерсы» при полной боеукладке… Отъелись в лесах.
— Да, нынче для них время вольное, — покачал головой Нелюбин, лежавший неподалеку за корнем вывернутой березы; он слышал их разговор и радовался, что контузия стала проходить и шум в ушах начал потихоньку оседать, как тяжелая вечерняя пыль оседает на дорогу. — Вон сколько человечины кругом раскидано. И сколько ее война еще раскидает.