Калмык упал на колени. Слезы полились по его желто-смуглому лицу.
— Ой, как я виноват!.. Ой, как виноват!.. Советская власть простил меня… Бей меня, плюй меня!.. Я дрянный человек!
Лица у пленных казаков прояснились. В сердце у каждого из них появилась надежда: раз уж такого заядлого преступника, как Ергенов, простили, то их уж, простых казаков, обманутых офицерством, подавно простят и распустят по домам…
— Ах мать твою черт! — вдруг смачно выругался кто-то за спиной Буденного.
Буденный оглянулся. Его ординарец, Фома Котов, разъяренно жиганув плетью своего коня, в два прыжка очутился у толпы пленников. Со свистом выхватил он шашку из ножен и, потрясая ею над головой какого-то пленного казака, орал:
— Зар…рррублю, гад ползучий!.. Ишь ты, супротив своего родного брата пошел!.. Супротив народной советской власти пошел!.. Супротив самого товарища Ленина пошел!.. Я тебе голову срублю, беляку проклятому… Гад непомерный!..
— Фома! — сердито прикрикнул Буденный. — Отставить!.. Кого ты собираешься рубить?.. Чего буянишь?..
— Извиняюсь, товарищ командарм, — сказал, стихая, Фома. — Да как же не буянить?.. Поневоле забуянишь, коль вот этот сволочной казачишка является всенастоящим родным братом моим. Да как вы думаете, что я за мерзячие дела обнимать, что ли, должон его?..
Понурив голову, подобранный, щеголеватый казачок, Михаил Котов, уныло выслушивал брань своего старшего брата.
— Выходи сюда! — приказал ему Буденный.
Михаил, высоко поднимая носки, решительно вышагнул из толпы пленных, прищелкнул каблуками, вытянулся, опустил глаза в землю и замер.
Выправка казака понравилась Буденному.
— Ты кем служил у белых? — спросил он у него.
— Взводным урядником, — ответил Михали Котов. — А два дня тому назад наш станишный казак Максим Свиридов, какой, мол, зараз командовал полком нашим, для смеха назначил меня командовать сотней…
— Почему же — для смеха?
— Да какой из меня командир сотни? — усмехнулся застенчиво Михаил.
— Ну, это ты зря скромничаешь, — сказал Буденный. — Парень ты боевой… Это наш станичный, товарищ военком? — спросил он, обернувшись к Прохору.
— Да, наш, — кивнул Прохор.
— Ну, как он?
— Казак боевой и неплохой. Только вот с братом моим белогвардейцем спутался… На услужении у него был. Парламентером ко мне приходил, предлагал сдаться вместе с моим отрядом…
— Ишь ты! — удивленно покачал головой Буденный. — Какой ты, действительно, боевой. Видишь, Котов, какой брат у тебя, — кивнул он на Фому. — Молодец!.. Честно служит народу и советской власти. А тебя ослепили офицеры… Эх ты!..
— Заблудился, товарищ командующий, — вздохнул Михаил.